Патриот

Ехали долго и явно не в Москву. Сквозь замёрзшие стекла можно было видеть деревья, маленькие магазинчики и сугробы на улицах, только не центральных.

Спросив пару раз, куда мы едем, и не получив ответа, я снова убедился, что разговаривать со мной запретили. Обычно менты, даже если не отвечают по сути, любят поболтать со мной на политические темы.

Подъехали к зданию с забором.

— Выходите.

На улице снова два чувака с камерами. Вывески нет, но это явно отдел полиции, пластиковое стекло, за ним сидит майор. Очевидно, дежурная часть.

— Товарищ майор, а можно узнать, куда меня привезли?

— ОВД Химки.

Странно, что так долго ехали. Химки — подмосковный город, расположенный недалеко от аэропорта Шереметьево. Значит, меня решили спрятать в Московской области, ведь искать все будут в Москве.

— Можно в туалет?

— Пожалуйста.

Сейчас позвоню, пока телефон не забрали. Не тут-то было. Дверь в туалет открыли, два мента смотрят, а оператор ещё и снимает.

— Вы совсем охренели? Камеру уберите свою.

Оператор ушёл, менты остались и дверь закрывать отказались: не положено.

Подумав, решил не пытаться спрятать телефон в ботинке или вроде того. Раз меня сюда привезли, значит, обыщут, и мне несолидно будет оказаться с телефоном в носке. Тем более всё снимают — потом будет специальный репортаж о том, как я пытался обмануть бдительных стражей порядка, но потерпел неудачу.

На лицах химкинских полицейских было написано всё, что они думают о том, что именно их отделение выбрали, чтобы задерживать меня и оформлять документы. Я знаю, все полицейские районных отделов ненавидят, когда меня привозят, потому что начинается нашествие начальства. Оно приходит живьём, оно звонит по телефону. Цепочка командования предполагает, что дежурный отчитывается обо мне своему начальнику, тот — своему, и так далее, до министра. На практике — много раз это наблюдал — разнообразные начальники названивают дежурному с одними и теми же вопросами всю ночь, доводя его до белого каления.

А потом начинают приезжать и проверять составленные на меня документы, или «материал» (на их жаргоне). Если в документах окажутся очевидные ошибки, то на суде я буду их высмеивать и унижать, журналисты — радостно транслировать это в сеть, а высшие начальники — читать это и злиться.

Поэтому для спасения чести мундира ночью обычно приезжают сотрудники, которые умеют всё оформлять правильно, и заставляют всё переписывать. Но ошибки всё равно всегда есть.

Тайный протест химкинских полицейских выразился в том, что они хотя бы со мной разговаривали, вели себя дружелюбно и даже смеялись над моими шутками. Что называется, атмосфера сразу потеплела.

Конечно, это разновидность стокгольмского синдрома. Одни творят беззаконие молча, другие творят его точно так же, но при этом говорят тебе: «А хочешь чаю с лимоном?» И вот ты уже готов расстрелять первых и обожаешь вторых.

Именно поэтому, кстати, сколько бы люди ни смотрели детективных сериалов, система «плохой полицейский — хороший полицейский» всегда будет работать. Когда ты за решёткой, ты очень нуждаешься в чём-то хорошем.

Увидев полицейского, который должен был провести обыск, я остолбенел. Это же Осипов! Один из восьмерых моих отравителей — в их лица я вглядывался долго и отлично их запомнил. Этот майор был, как и все, в маске, но у него было точно такое же круглое лицо, мешки под глазами и, главное, причёска — седеющая чёлка. Седеть можно по-разному, и у этого белые и чёрные волосы были ровно в той же пропорции. Майор, мне показалось, обратил внимание на то, как я на него уставился. В комнате было человек шесть, но смотрел я только на него. Я подошёл к «Осипову», думая о том, что это был бы красивый жест со стороны Путина — если бы сейчас чувак снял маску, оказался реальным Осиповым и сказал: «Ну что, Алексей, как ты там в своём ролике говорил? „Я знаю всех, кто пытался меня убить“?»

Но майор маски не снимал, а продолжал копаться в своих бумажках, поглядывая на меня.

Мой лёгкий ступор прошёл. Да, сходство верхней части лица поразительное, но думай логически, Алексей. Во-первых, ты не видел Осипова — только его фото из паспорта, которому несколько лет. Нельзя идентифицировать людей по причёске и оттенку седины. Во-вторых, этому, похоже, в районе пятидесяти, а Осипову — около сорока лет. А в-третьих, до такого они бы не додумались. Да и опасно: всё отделение полиции будет знать.

«Осипов» тем временем был умеренно весел и дружелюбен, чем окончательно устранил любые сомнения. Даже как-то жаль стало. Вот была бы драма так драма! Куда там Голливуду.