Патриот

Потеплевшая атмосфера имела и негативное последствие: адреналин схлынул, неизвестности больше нет. Обычное задержание и ночь в полиции. Сразу вернулась боль в спине. Причём сильная. Когда начался обыск, мне уже было сложно нагнуться и снять ботинки. Обыскивали вежливо, но дотошно — ещё бы: две камеры, два ока незримо присутствующего начальства, продолжали снимать. Я порадовался, что не стал прятать телефон и избежал позорного момента его обнаружения. Каждую вещь с меня сняли и проверили металлоискателем. Как обычно: шнурки, ремень и всё металлическое надо снять.

— Кольцо?

— Оно не снимается.

— Хорошо.

Вообще-то кольцо снимается, но, сколько я ни оказываюсь под арестом, всегда говорю, что не снимается, и от меня отстают.

— Телесные повреждения есть?

— Нет.

— Заболевания? Чувствуете себя как?

— Нет заболеваний, чувствую себя хорошо.

Майор, заполнявший документы, вопросительно взглянул на меня:

— А спина?

Минуту назад я жаловался на неё, да и сам он видел, с каким усилием я снимал ботинки и носки.

— Спину писать не надо.

В этом проблема с больной спиной. Проверить это невозможно. Ну и вообще, что это за заболевание такое — «боль в спине»? Всем кажется, что ты симулируешь, чтобы всех разжалобить. Тем более что арестованные имеют тенденцию сразу начинать жаловаться на все болезни (это, кстати, правильно). Но кто будет жалеть человека с больной спиной? В этом случае жалость скорее вызовет отсутствие воображения: мог бы придумать что-нибудь получше. Уж не говоря о том, что по неписаному кодексу героического политзаключённого жаловаться на здоровье следует, только если что-то совсем серьёзное (не знаю, кто придумал этот кодекс. Возможно, я сам только что).

— Вот ваша одноразовая постель. Вот, — подполковник протянул квадратную коробку, — еда и чай. Вот матрас.

Матрас был старый и в ужасных пятнах. В принципе, они везде всегда такие, но опытный человек должен возмутиться.

— Вы чего? Вы где этот матрас взяли, из-под мёртвого бомжа? Он прожарку явно не прошёл. Давайте другой.

Подполковник посмотрел на пятна и, вздохнув, согласился. Пошёл в кладовку и достал оттуда новый. И новую подушку, в целлофане.

Боже! Новые матрас и подушка — какая неслыханная удача. Жизнь налаживается!

Меня завели в «обезьянник», дверь захлопнулась.

Длинная деревянная лавка, три стены. Вместо четвёртой стены — решётка (потому и «обезьянник»); в последние годы вместо решётки стали делать прочное пластиковое стекло. Видимо, это должно демонстрировать гуманизацию правосудия. Здесь были и решётка, и стекло. За стеклом, поставив стулья, сели два лейтенанта.

— Вы чё, на меня всю ночь смотреть будете?

Лейтенанты грустно кивнули.

— Камеры же есть, — показал я в угол, где висела полукруглая коробочка.

Лейтенанты так же синхронно пожали плечами.

Я снял куртку, аккуратно свернул её и положил, стараясь выбрать самую чистую часть скамейки. Разложил матрас — довольно тонкий лист поролона. Положил на него синтетическую тряпочку — одноразовую простыню. Снял ботинки и лёг. Две мысли: «Кайф, наконец-то!» и «После ночи на этой деревяшке мне конец». Сплю я в полиции всегда очень хорошо и в этот раз заснул моментально.

Проснулся я от ужасной боли в спине, возникшей, когда я хотел перевернуться с боку на бок. Одного лейтенанта не хватало, но оставшийся непрерывно смотрел на меня.

С большим трудом я поднялся и надел ботинки.

— Спина болит очень, — объяснил я наблюдавшему за моими мучениями менту.

— Так как раз для спины спать на жёстком хорошо.

— Ага, охренительно. Так мне хорошо сейчас, хоть умирай.

Лейтенант не боялся говорить. Уже неплохо.

— Слушай, а вообще кто-то знает, что я в Химках?

— Да уже давно все знают. Ещё ночью начали писать.

— Ха, ну и чего, «Крепость» ввели уже?

Лейтенант вздохнул: ввели.

«Крепость» — это план обороны отдела полиции от нападения. Его разрабатывали, очевидно, на случай терактов и всяких ЧП, но на практике используют, когда не хотят пускать в здание ОВД адвокатов, правозащитников, журналистов и любых других людей. Жалуешься потом: «Ко мне не допустили адвоката». А МВД отвечает: «В это время шли плановые учения, и был введён план „Крепость“. На территорию впускали и выпускали с неё только сотрудников этого отдела полиции».

Когда меня задерживают, всегда вводят «Крепость».

— А сколько времени сейчас? — спрашиваю я, ожидая услышать: «Пять утра». Окон мне не видно, но какой-то полумрак по всему отделу, тишина. Нет обычной беготни и хлопанья дверями.

— Половина десятого.

— Ого, ничего себе я спал. А можешь, пожалуйста, сказать дежурному, что я требую свой звонок? Вчера мне обещали, но так и не дали позвонить. И я не сомневаюсь, что за забором стоят мои адвокаты, — пусть им дадут войти.

— Хорошо, — лейтенант ушёл.

Покопавшись в коробочке с сухим пайком арестанта, я нашёл там пластиковый стаканчик и пакетик чая. В это время мой лейтенант вернулся.

— Дежурный сказал, что через полчаса вас отведут к адвокату.

— Отлично, а можно мне кипятку пока?

— Без проблем.

Через полчаса мою клетку открыли.

— Пойдёмте.

— Адвокаты приехали?

— Да, они тут.