Патриот

Там дела обстояли ненамного лучше. На первом этаже жилого дома, в маленькой квартире, переделанной в общественную приёмную, у входа я обнаружил тётеньку, которая мне очень удивилась и, пока мы общались, рассматривала меня недоверчиво. Оказалось, что она по совместительству была то ли старшей по дому, то ли старшей по подъезду и, даже не подумав поначалу, что я пришёл вступать в партию, решила, что я новый сосед, который специально пришёл знакомиться. Она, кстати, потом ушла из «Яблока». Куда бы вы думали — к коммунистам.

Когда я сообщил, что хочу вступить, мне показалось, что местные «яблочники» меня сейчас станут переубеждать. Они глядели на меня с подозрением и всё спрашивали: «Зачем вам это? У вас ведь есть работа? Вы настоящий юрист?» Меня это быстро начало бесить. Невооружённым глазом было видно, что кругом полнейшая дезорганизация, никто ничего не делает. А я как раз очень хотел что-нибудь делать, причём желательно немедленно. Мне говорят: сначала надо отбор пройти. Стать сторонником, потом кандидатом в члены партии, потом собрать рекомендации, год подождать — и вот тогда мы вас примем. Ну что поделать. Я стал ждать.

Большинство людей вступало в «Яблоко» из личной симпатии к Григорию Явлинскому. Я всей глубины этого чувства не разделял, но если во время моего прежнего увлечения Ельциным я Явлинского терпеть не мог и считал «спойлером», который отбирает у него голоса, то теперь моё отношение выровнялось и я начал испытывать к нему уважение. Я считал Явлинского порядочным и честным политиком. Бывшая номенклатура, незаметно перекочевавшая из советских кабинетов в российские, всё разворовала, а у него была система ценностей, была идеология, которую он отстаивал, и в целом «Яблоко» действовало последовательно. Да, они явно побаивались делать какие-то решительные шаги и больше хотели заседать и вести умные разговоры, но они действительно верили в то, что говорили.

Постепенно я стал замечать, что единодушная симпатия к Явлинскому была так сильна, что порой перерастала в «вождизм». Мнение руководства партии и лично Григория Алексеевича было непререкаемо, и партийная иерархия строго соблюдалась. По этой причине к новеньким и относились с опаской: вдруг придёт кто-то дерзкий и попытается захватить нашу партию! На меня же смотрели особенно косо ещё и потому, что на политического активиста в их представлении я не был похож. По утрам я принимал душ, у меня была работа. Это и дальше меня всё время сопровождало в «Яблоке»: я сто раз слышал, что денег совсем нет или почти нет — почему я остаюсь с ними, почему не займусь чем-нибудь нормальным? Меня до сих пор это преследует: люди вечно ищут какой-то подвох. Ведь у тебя есть хорошее образование и хорошая работа — зачем ты борешься с Путиным? Зачем делаешь расследования? А может, их тебе сливают конкурирующие башни Кремля? Или ты сам — кремлёвский проект? Или ты проект Запада? Всю мою жизнь про меня выдумывают конспирологические теории, чтобы как-то объяснить мой интерес к политике.

Но если сейчас это меня скорее забавляет, то в «Яблоке» очень раздражало. Это их недоумение на мой счёт означало, что сами они в свои силы не верят.

Я же шёл в политику для того, чтобы бороться с людьми, которые, как я считал и считаю, вредят моей стране, неспособны улучшить нашу жизнь и действуют только в своих личных интересах, и я хотел победить.

Меня интересовали избирательные кампании. Начав ими заниматься и поработав наблюдателем на выборах, я сразу понял две вещи: во-первых, мой юридический опыт тут очень пригодится, а во-вторых, я разбираюсь в них гораздо лучше среднего партийного юриста. А главное — это и была настоящая юридическая работа, как в кино. Когда я только шёл учиться, я так себе и представлял: зал суда, строгий судья призывает всех к порядку, ты отстаиваешь свою позицию, размахиваешь бумажками, споришь, доказываешь и в этот момент особенно остро осознаёшь, что по-настоящему борешься с плохими парнями. Звучит банально, но это правда: я хотел своей работой делать мир лучше. Ничем подобным в фирме, занимавшейся строительством офисов в Москве, и не пахло. В то время как в партии мне советовали заняться чем-нибудь «нормальным», я содрогался от мысли, что вся моя жизнь пройдёт, пока я буду ходить в офис и помогать каким-то людям заработать лишнюю пару миллионов долларов. И так постепенно, шаг за шагом я стал отходить от корпоративной работы. Я не мог бросить её сразу: даже когда меня приняли в «Яблоко», я долго оставался волонтёром и никакой зарплаты не получал, а потом хоть и получал, но триста долларов, да и то с перебоями. Нам в офис даже факса не выдали, и я принёс собственный из дома. А мне ещё надо было содержать семью, поэтому я продолжал работать юристом (правда, теперь уже в частном порядке).