Патриот

– Ты, – бубнил Жаров, яростно расчёсывая небритую шею, – нихера себя не уважаешь. А это вносит дисгармонию в единую картину мира. Ты создал банк, ты построил магазин, ты накормил людей, и наделил смыслом их жизнь. Ты – большой человек, Серёжа. Ты – исполин. Ты прошёл долгий путь, и теперь должен заняться собой. Все ждут, что ты останешься исполином. Всемогущим монстром. Никто не хочет, чтоб ты помер, или заболел, или сошёл с ума, или уехал воевать, или заторчал на психотропах. Все хотят, чтоб ты оставался таким, каков ты есть. Если ты сейчас продашь этот свой военный супермаркет, и купишь себе яхту, и на этой яхте отправишься вокруг света, с заходом на Северный и Южный полюса – тебя все поймут, и поздравят. Потому что если человек много работает – он должен много отдыхать. Если человек много делает для окружающего мира – он должен много делать и для себя самого. Это очень просто, это элементарно и очевидно. Это – закон равновесия! Ты – исполин, титаническое существо. Что ты ешь? Что ты пьёшь? Что ты куришь? Как ты восстанавливаешься? Какой у тебя секс? Каковы твои развлечения? Этого никто не знает. Это знаешь только ты сам. Никто не полезет давать тебе советы. Никто тебя не упрекнёт. Живи для себя, трать всё на себя. Оставайся исполином, небожителем. Не разочаровывай людей, не лишай их веры. Вот этот парень, Григорий Молнин, хозяин «Ландыша», – он всё правильно делает. На каких-то планерах летает, Антарктиду на снегоходах бороздит. А ты, небось, думаешь, что он – жлоб и говнюк. Ты думаешь, что миллиардеры должны на храмы жертвовать и библиотеки содержать за свой счёт. Ничего подобного. Людям не нужны храмы и библиотеки. Нужны, конечно, – но не в первую очередь. Сначала людям нужна вера в исполинскую сущность человеческого рода. Пожертвовать на храм может любой упырь и душегуб. Из десяти храмов девять построены на деньги подлецов и гадов. Нахер эту ссаную парадигму. Она устарела. Исполин должен жить жизнью исполина. Вот к чему я тебя подвожу, брат мой Знайка. Понимаешь меня?

– Понимаю, – сказал Знаев. – Спасибо, брат. Ты во всём прав. Но я уже решил. Я уезжаю. Я нашёл концы. Меня ждут. Помнишь песенку «Машины времени»?

И он, улыбаясь, пропел:

– Мне форму новую дадут!
Научат бить из автомата!
Когда по городу пройду —
умрут от зависти ребята!

– Ага, – мрачно ответил Жаров. – Умрут. Ты давай прибавь ходу. Опоздаем – нас ждать не будут. Там военные люди, у них всё строго.

– А вроде приехали уже, – сказал Знаев. – Тридцатый километр. Куда теперь?

– Вон, смотри, – сказал Жаров. – «УАЗик» стоит. Паркуйся. Тачку твою тут оставим. В гарнизон на гражданских машинах не пускают.

Они пересели в угловатый, пахнущий гуталином внедорожник с чёрными армейскими номерами. Сидящий за рулём худой мальчишка в погонах ефрейтора – на глаз он годился Знаеву в сыновья – вежливо поздоровался, но посмотрел с осторожным любопытством, как на иностранцев или неизлечимо больных. Добыл из-под сиденья два мятых форменных кепи. Ломким баритоном попросил:

– Наденьте, пожалуйста. Товарищ полковник приказал… У нас гражданским – вообще нельзя…

– Без проблем, – бодро ответил Жаров и водрузил кепи на голову, превратившись из владельца крупной торговой компании в благодушного толстомордого хулигана. Знаев едва удержался от смеха. Для усиления комического эффекта Жаров закурил, искусно гоняя сигарету из одного угла рта в другой угол, и рулевой солдатик мгновенно закурил тоже; у воинов срочной службы инстинкт коллективных действий всегда был чрезвычайно развит. Тем временем машина свернула на просёлок и остановилась перед железными воротами, украшенными традиционными пятиконечными звёздами высотой в человеческий рост. С гулким лязганьем створки разошлись в стороны. Сотрясаясь и скрипя, машина въехала, водитель коротко и делово кивнул стоящему у ворот своему приятелю, как кивали до него тысячи предшественников, во всех военных гарнизонах необъятной сверхдержавы, привет, я свой, я здешний, – а Знаев, надвинув на лоб малость засаленный и пахнущий пылью козырёк, вдруг задрожал от испуга; показалось, что он тут навсегда, что назад уже не выпустят. Хотел стрелять? хотел войны? – будет тебе война, сколько хочешь, только потом не жалуйся.

Зато спустя несколько мгновений подсознательная тревога сменилась столь же сильным ощущением покоя: на территориях воинских частей, как в монастырях, простому честному человеку не страшны никакие черти.

Потянулись приземистые одноэтажные казармы с тёмными окнами и жидко мерцающими лампочками у закрытых входных дверей, идеально выметенные дорожки, обширные клумбы с малость чахлыми, но густо высаженными цветами, в которых Знаев никогда не разбирался, но уважал; над цветами и идеально ровно постриженными кустарниками нависали массивные щиты, так называемая «наглядная агитация»; в полутьме нельзя было разглядеть изображений, только буквы:

НА СТРАЖЕ ОТЕЧЕСТВА

ОСНОВЫ СТРОЕВОЙ ПОДГОТОВКИ

ГОСУДАРСТВЕННАЯ СИМВОЛИКА

РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

РОССИЯ – РОДИНА МОЯ