Читаем Патриот полностью

ТРАДИЦИЯМ ВЕРНЫ

«Круто, – подумал Знаев, – в моё время на лозунги так не тратились; впрочем, я служил у чёрта на рогах, а здесь – Подмосковье, элитная воинская часть, какая-нибудь гвардия; не гарнизон, а туристическая база, не хватает только прохладного фонтана и ресторанчика со свечами на столах, под сенью клёнов и дубов, где-нибудь на центральной аллее».

Знаев толкнул Жарова локтем в бок и тихо сказал:

– Я понял. Ты меня продал. Меня забреют в солдаты на двадцать пять лет. Как при царе. А ты будешь поощрён продуктовым пайком.

– Именно так, – ответил Жаров тоже вполголоса. – Только без пайка. Имей в виду, увидишь полковника – с шуточками не лезь. Очень серьёзный дядя. Гораздо серьёзней, чем мы с тобой, вместе взятые.

Машина остановилась. Водитель вышел и сам распахнул заднюю дверь.

– Вам туда.

Жаров пошёл первым, Знаев – следом.

Не сговариваясь, оба сдёрнули кепи: маскироваться под военных здесь уже было глупо.

Ночь была свежая; в чернильном небе густо, как в цирке, мерцали звёзды.

За толстой железной дверью их встретил усатый малый в камуфляжной куртке без погон. Его фигура описывалась старинным выражением «поперёк себя шире».

– Добрый вечер, – тихо сказал малый, не протягивая руки. – Прямо по коридору.

Это был стрелковый тир. Пропитанная кисло-сладким запахом пороха, элементарно устроенная комбинация коридоров и деревянных дверей. Пройдя сквозь череду прохладных закутов со щербатыми цементными стенами, гражданские бизнесмены оказались в ярко освещённом помещении без окон. В центре его стоял, прочно расставив ноги, невысокий пожилой человек в дешёвом спортивном костюме.

– Здравия желаю, товарищ полковник! – браво произнёс Жаров и сделал попытку щёлкнуть каблуками. Попытка не удалась.

– И вам того же, – без выражения ответил человек в спортивном костюме и коротко пожал руки обоим визитёрам.

– Александр Васильевич.

Ладонь его была сухая, узкая и тёплая, но как бы не совсем человеческая, – у Знаева сложилось впечатление, что он пожимает не руку, а стальной штык сапёрной лопатки.

Под взглядом человека в спортивном костюме ему захотелось подтянуть ремень и застегнуть верхнюю пуговицу.

У дальней стены на элементарном деревянном столе была разложена нехитрая снедь: карамельные конфеты, колбаса розовыми ломтями, брусочки сала (разумеется, на обрывке газеты), хлеб белый и чёрный, пластиковая полуторалитровая бутыль нарзана, несколько побитых эмалированных кружек – а сбоку пыхтел паром электрический чайник, когда-то треснувший вдоль и перетянутый теперь многими слоями прозрачного скотча.

Вид этого мирного, видавшего виды чайника неприятно поразил Знаева; он вдруг понял, что попал в мир, законы которого давно забыл.

Широкий усатый малый, войдя следом, плотно закрыл за собой дверь и тут же бесшумно захлопотал над едой, двигая хлеб, колбасу и сало вправо и влево, в соответствии с одному ему известными законами застольной гармонии.

Человек в спортивном костюме посмотрел Жарову в глаза и осведомился:

– Вы, значит, Герман?

– Так точно, товарищ полковник. Герман Жаров.

Прищурившись, полковник спросил:

– Что вы праздновали, Герман?

Жаров стушевался и даже слегка побледнел.

– Ничего… Ну… Да, выпил… За ужином…

– Ага, – произнёс полковник. – Я чувствую запашок.

Жаров промолчал, явно задетый за живое.

– Ладно, – взвешенным баритоном сказал полковник. – Хотите чаю? Бутербродов? Минеральной воды?

– Нет, спасибо, – угрюмо ответил Жаров.

– А вы?

Полковник теперь смотрел на Знаева.

– Благодарю, – твёрдо сказал Знаев. – Ничего не надо. Я здесь по делу.

Полковник сдвинул брови.

– Я про ваше дело знаю, – произнёс он. – Пятьдесят лет. Миллиардер. Собираетесь на войну.

– Так точно, – ответил Знаев. В предлагаемых обстоятельствах никакой другой лексикон, кроме военного, был невозможен. – Только я – не миллиардер.

– А похрен, – спокойно сказал полковник. – Миллион, миллиард, мне без разницы. Мне позвонили друзья. Сказали, есть хороший парень, миллиардер, соскучился по автомату…

Полковник кивнул в сторону стрелковых позиций, за которыми угадывалось пустое тёмное пространство.

– Там, на столе… АКМ, калибр 5.45… И три магазина… Пули – трассирующие… Идите и стреляйте… Гриша, дай свет в огневой зоне…

Усатый малый сосредоточенно продолжал доводить сервировку до совершенства и не расслышал приказа.

– Гриша, блять!!! – басом грянул полковник. – Не спи, ёб!!! Свет в огневой зоне!!!

Гриша – видимо, ординарец – подскочил, мгновенно метнулся в дальний угол, к рубильникам, и включил.

Со звонкими щелчками лампы зажглись одна за другой, сначала рядом со стрелковым рубежом, затем дальше и дальше, отодвигая темноту прочь от Знаева. Вдалеке, на фоне покатой земляной стены, заросшей зелёной травой, на расстоянии в полсотни метров возникли из мрака чёрно-белые ростовые мишени.

Знаев смотрел, как распахивается перед ним прямоугольный сверкающий тоннель, на двадцать метров глубже, на тридцать, на сорок.

Вдруг вспомнил: 15-й этаж, балкон, сладкий тёплый ветер, вкрадчивый бесовской шёпот над ухом, а впереди и внизу спиралью закручивается смертная пустота; на миг ужаснулся и отступил назад. Сглотнул слюну.

Перейти на страницу:

Все книги серии Новая русская классика

Рыба и другие люди (сборник)
Рыба и другие люди (сборник)

Петр Алешковский (р. 1957) – прозаик, историк. Лауреат премии «Русский Букер» за роман «Крепость».Юноша из заштатного городка Даниил Хорев («Жизнеописание Хорька») – сирота, беспризорник, наделенный особым чутьем, которое не дает ему пропасть ни в таежных странствиях, ни в городских лабиринтах. Медсестра Вера («Рыба»), сбежавшая в девяностые годы из ставшей опасной для русских Средней Азии, обладает способностью помогать больным внутренней молитвой. Две истории – «святого разбойника» и простодушной бессребреницы – рассказываются автором почти как жития праведников, хотя сами герои об этом и не помышляют.«Седьмой чемоданчик» – повесть-воспоминание, написанная на пределе искренности, но «в истории всегда остаются двери, наглухо закрытые даже для самого пишущего»…

Пётр Маркович Алешковский

Современная русская и зарубежная проза
Неизвестность
Неизвестность

Новая книга Алексея Слаповского «Неизвестность» носит подзаголовок «роман века» – события охватывают ровно сто лет, 1917–2017. Сто лет неизвестности. Это история одного рода – в дневниках, письмах, документах, рассказах и диалогах.Герои романа – крестьянин, попавший в жернова НКВД, его сын, который хотел стать летчиком и танкистом, но пошел на службу в этот самый НКВД, внук-художник, мечтавший о чистом творчестве, но ударившийся в рекламный бизнес, и его юная дочь, обучающая житейской мудрости свою бабушку, бывшую горячую комсомолку.«Каждое поколение начинает жить словно заново, получая в наследство то единственное, что у нас постоянно, – череду перемен с непредсказуемым результатом».

Алексей Иванович Слаповский , Артем Егорович Юрченко , Ирина Грачиковна Горбачева

Приключения / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Славянское фэнтези / Современная проза
Авиатор
Авиатор

Евгений Водолазкин – прозаик, филолог. Автор бестселлера "Лавр" и изящного historical fiction "Соловьев и Ларионов". В России его называют "русским Умберто Эко", в Америке – после выхода "Лавра" на английском – "русским Маркесом". Ему же достаточно быть самим собой. Произведения Водолазкина переведены на многие иностранные языки.Герой нового романа "Авиатор" – человек в состоянии tabula rasa: очнувшись однажды на больничной койке, он понимает, что не знает про себя ровным счетом ничего – ни своего имени, ни кто он такой, ни где находится. В надежде восстановить историю своей жизни, он начинает записывать посетившие его воспоминания, отрывочные и хаотичные: Петербург начала ХХ века, дачное детство в Сиверской и Алуште, гимназия и первая любовь, революция 1917-го, влюбленность в авиацию, Соловки… Но откуда он так точно помнит детали быта, фразы, запахи, звуки того времени, если на календаре – 1999 год?..

Евгений Германович Водолазкин

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги