Патриот

Когда съезжал из собственной квартиры – по старому и уважаемому мужскому обычаю взял только то, что можно унести в руках. И ни разу потом не пожалел. Дом был, да, стоит признать, набит вещами. Много всякого оригинального барахла нажил банкир Знаев, жирный буржуй, расставил по углам и полкам, хранил, пыль стирал… и винилы с автографами рок-звёзд, и полностью исправная губная гармошка солдата Третьего Рейха, и боевое весло народа рапа-нуи, вывезенное с одноимённого острова, и самурайские мечи, и венецианские маски, и ручной работы гобелен с товарищем Сталиным в полный рост, в белом кителе генералиссимуса, на фоне тучных нив и обильных садов, и огромный постер с изображением Джимми Хендрикса (тиран и гений украшали противоположные стены коридора и смотрели друг на друга), и сигарный ящик красного дерева с личной монограммой на крышке, и кусок бивня мамонта, и внеземной пейзаж работы лётчика-космонавта Алексея Леонова с дарственной надписью. Всё оставил, не прикоснулся даже. Обладание красивыми, изысканными предметами доставляло ему удовольствие, было здорово и круто иметь в поле зрения все эти ящики, маски и гобелены, но когда предметы исчезли – ничего не изменилось; предметы вроде бы украшали быт, создавали приятную ауру – вдруг оказалось, что не так уж и украшали. Что можно обойтись и без быта, и без ауры.

Гитару тоже не взял.

А теперь из того, что взял, из минимального количества, выбирал самое необходимое, жизненно важное, то, без чего совсем никак.

И выходило, что совсем никак – без зарядки для телефона. Остальное ни к чему.

Он взял солнечные очки, водительские права.

Он чуть было не оставил даже компьютер. Ничего в нём не было важного, только многотонные файлы с бесконечными, тесно уложенными в таблицы, рядами цифр, его собственная личная бухгалтерия, уже не имеющая ценности: все долги были отданы, все кредиторы удовлетворились. Файлы можно было уничтожить – тем более, что их копии хранились у Горохова. Ни один серьёзный человек не хранит важную информацию в единственном экземпляре.

Электронную почту он получать не хотел и сам никому писать не собирался. Фотографий не хранил, поскольку не любил ни фотографироваться, ни рассматривать снимки – ни свои, ни чужие.

Но в последний момент вспомнил. Без компьютера он не сможет управлять своими сбережениями. Своим банковским счётом в маленькой, но гордой республике посреди Пиренейских гор. В месте, недосягаемом для фискальных органов Российской Федерации. Когда (и если) магазин «Готовься к войне» будет продан, на счету в одном скромном финансовом учреждении в городе Андорра-ла-Велья окажется сумма со многими нулями. Его сухой остаток. То, на что он будет жить, если уцелеет.

Знаев тщательно протёр экран и клавиатуру салфеткой. Вздохнул. Нет никакой гарантии, что счёт в маленьком банке горной республики однажды разбухнет от нулей и единиц.

Когда жизнь выкипает, сухого остатка может и не быть.

Гера вежливо постучала и вошла, держа одну руку за спиной.

– Собираешься? – спросила вежливо.

– Голому собраться – только подпоясаться.

– Можно я не пойду тебя провожать?

– Я как раз думал о том же самом. Куда провожать? До дверей автомобиля?

Она смотрела, как он погружает в сумку большую коробку обезболивающих таблеток.

– Как ты будешь добираться?

– До Ростова на машине, – ответил Знаев. – Машина чужая, прокатная, в Ростове сдам её; дальше – на перекладных.

Он тут же догадался, что вопрос не предполагал ответа, на самом деле Гера оттягивала момент, не решалась сказать что-то более важное; едва он замолчал, она поспешила вынуть руку из-за спины и протянуть маленький кусок картона, размером с половину карандаша: тест на беременность. С двумя поперечными полосками синего цвета. Знаев мгновенно всё понял, и в его голове, как в головах миллиардов двуногих самцов до него, пронёсся грохочущий эшелон неразборчивых мыслей: снизу вверх, из горла в затылок. Мысли вылетели и салютом брызнули во все стороны, оставив звон в совершенно пустом черепе.

Он взял картонку из пальцев Геры и рассмотрел внимательней.

Гера глядела блестящими глазами, напряжённая, серьёзная.

– Ты беременна, – сказал он.

Она кивнула. Знаев улыбнулся.

– Молодец, – сказал он. – Я рад. Поздравляю. Это здорово. Я буду хорошим отцом ребёнку.

Он видел, как она расслабилась, благодарно затрепетала, потянулась к нему вся, и налились ярко-розовым щеки.

– Если вернёшься.

– Постараюсь вернуться.

Она сделала шаг вперёд.

– Может быть, вообще не поедешь?

Он шагнул навстречу, обнял, в который раз поразился: она была такая хрупкая. Такие подвижные, слабые косточки сдвинулись под кожей. Её следовало держать, как бокал. Её надо было беречь. Даже самых сильных и независимых женщин надо беречь.

– Не уговаривай, – пробормотал в горячее ухо. – Я всё равно плохо соображаю. Я теперь отец троих детей… Это надо осознать…

– Ещё нет, – ответила Гера. – Ты бы хоть спросил моё мнение. Вдруг я не захочу оставлять ребёнка.

– Во-первых, я знаю, что оставишь. Во-вторых, я бы тебе не позволил.

– Не позволил? – она засмеялась. – Это как? Закрыл бы и не выпускал?

– Один из вариантов.