Патриот

— Да, — Наташа отрывает взгляд от тетрадей, выпускает улыбку. — Знаешь, очень хорошо, что ты это сформулировал. Можно сказать, что я теперь гораздо спокойнее. За тебя, за себя, за Яника… за всё происходящее.

Всё происходящее получило огромный резонанс в пограничных странах. Во всемирном коридоре Ислама ловили чуть не за руку и пытались разговорить, вроде бы ненавязчиво, но при этом с плохо скрываемой жадностью. Так, может быть, вчитывается человек в заголовки жёлтых газет, всматривается в скандальные фотографии. Они с Яником и, соответственно, с Наташей, медленно, но верно становятся в один ряд с рок-звёздами и людьми из телевизора.

Хасанов брезгливо содрогается от того, как меняется отношение к нему и Яно у людей, с которыми он до этого не особенно общался, разве что на уровне соседей. Даже курить теперь старался в форточку.

Впрочем старые друзья остались верными друзьями. В дверь стучат, молотят, чуть ли не ногами, и, в то время, как остальные боязливо ёжатся, Ислам вспыхивает радостью:

— Вон, делегация пришла. Да не тряситесь вы так, я даже знаю, кто это.

Ислам поднимается, чтобы открыть, но тут щеколда отлетает, и в щель просовывается красная рожа Мишани.

— Хасаныч! Правда, вы бабу с Яником завели?

Он видит Наташу и замолкает, раздувая ноздри и шаря маленькими поросячьими глазками. Девушка выпрямляется, суставы хрустят, и кажется, будто это приводится в действие старинная боевая машина.

— Бабу? — переспрашивает она. — Я не баба.

Вот-вот выстрелит полыхающим комком злости.

— А кто? — простодушно допытывается Миша.

— Подойди ближе — расскажу.

Голос у неё тоже выпрямляется, становится внушительнее, тоньше, опаснее, как будто нож прикрутили к древку и хрупкая жертва перед неторопливым медведем, коричневой горой мускулов со свалившейся колтунами шерстью, внезапно становится охотником.

Миша открывает пасть, и оттуда извергается могучий, похожий на звериный рёв, смех… который обрывается бульканьем, когда Наталья довольно метко запускает в пасть половинку яблока. И берёт со стола наизготовку на этот раз огрызок.

Миша не горит желанием испытывать судьбу. Дверь захлопывается, доносится рёв:

— Ислам, ты пригрел на груди гадюку!

Ислам доверительно говорит Мише:

— Это Яник. А я сам боюсь.

Огрызок отправляется в урну, и Наташа довольно потирает руки.

— Так будет с каждым. Кстати, вам не кажется, ребята, что у нас очень хлипкая дверь? В нашем положении нашей крошечной стране нужны крепкие, качественные стены. А?

— Нужны, — соглашается Ислам. — Сделаем.

На следующий день рано утром, пока по коридорам гуляют только свежие, похожие на лимонные дольки, солнечные зайчики, Ислам свинчивает сломанную щеколду. Скоро там, оставляя на пальцах масляные следы, будет красоваться новый замок.

Глава 15

Лет пять назад здание подверглось полной реконструкции. Сделали туалеты, поклеили новые обои и с тех пор стараются держать всё в идеальном порядке. Выражается это всё обычно в проверке комнат на предмет жирных или никотиновых пятен, сколов на казённой мебели и прочем. Ну, и на предмет обыкновенного кавардака. Карту приходилось пришпиливать к стене булавками, чтобы при необходимости можно было быстро снять. Яно начинал готовиться к проверке за неделю, а то и больше, и всё равно в итоге пирамиды книг и коробок со всякой всячиной никуда не девались. Лёгким выговором он отделывался, наверное, только из-за отсутствия женщин под одеялом и пустых бутылок под кроватью.

Как-то неуловимо начал меняться вокруг мир. И ни Ислам, ни Наталья не могли понять, обстановка ли это меняет людей или люди, выпуская своих тараканов на стены и застеленный ковролином в чайных пятнах пол, каким-то образом начинали чувствовать окружающее по-другому.

На тесных тридцати двух квадратных метрах свершались настоящие революции.

Обычно в студенческих логовищах новые обои держатся недолго. Однако здесь продержались — не считая пары надписей и рисунков, которые либо ещё не нашли, либо нашли и, подозревал Хасанов, их авторы потом выложили обратно в кассу немалую часть стипендии. Плакаты клеить тоже запретили. И вот теперь он с ужасом и нервной улыбкой наблюдает, как стены зарастают различными постерами. Он сам вешал на кнопки фотографии Мадонны, разных других музыкантов, плакаты компьютерных игрушек, теперь же к нему присоединился Яно, и Яно скотча не жалеет. Раньше он предпочёл бы пейзажи и карты разных стран, и, может быть, одну-две фотографии млечного пути. Такие обои у него были даже на компьютере. Сейчас же по стенам на его половине красовались разные психоделические фотографии и репродукции картин абстракционистов.

— Правда, похоже на окна в разные странные миры? — говорит как-то Яно, клея очередную распечатку.

— Это больше похоже на окна в шизофрению, — говорит Хасанов через скрип отстающего от катушки скотча. — А вот это, например, в головную боль. Вон те два — в расстройства зрения.