Патроны чародея

Луна подниматься не торопится, даже когда за горизонт опустилось и оранжевое светило, а мы за это время только–только добрались до подножия холма, и дальше поднимались почти на ощупь.

К счастью, холм действительно лысый, только низкорослая трава, а когда добрались до середины, из–за далекого темного страшного леса неспешно всплыла огромная красная луна, похожая на раскаленный шар, местами покрытый остывающей окалиной.

Фицрой понукал коня, потом соскочил на землю и торопливо побежал наверх, волоча коня с Николеттой в поводу.

Я держался позади шагах в пяти, это чтоб Николетта не попросилась ко мне, а Фицрой тащил коня, как бурлак корабль на Волге, а на вершине завизжал ликующе:

   — Я ж говорил!.. Я ж говорил!

Он собрался было снять Николетту с седла, когда я приблизился, но как–то забыл о женщине, настоящий мужчина, а жадно рассматривал руины.

Я быстро окинул их взглядом. Не знаток, но никакие не развалины крепости, а напротив, древнее захоронение, с которого дожди и ветра за сотни лет смывали слой за слоем, так что тайный склеп, упрятанный глубоко под землю, как бы поднялся к поверхности.

   — Сейчас выберу место для костра! — крикнул Фицрой в лихорадочном возбуждении. — Присмотри за лошадьми и женщиной. Я быстро!

Я бережно снял трепещущую, как нежная бабочка под холодным ветром, Николетту, опустил ее дрожащими задними лапками на землю.

Мне показалось, она чуточку дернулась, чтобы снова залезть на меня, как мартышка на дерево, но сдержалась, произнесла вздрагивающим голосом хорошо воспитанной леди:

   — Благодарю вас, глерд Юджин. Вы так много для меня делаете…

   — Всего лишь ночь, — заверил я. — А завтра уже в безопасности. В замке. В тепле и уюте.

Она проговорила дрожащим голосом:

   — Я верю вам, глерд Юджин. С вами не страшно.

Фицрой издали крикнул уязвленно:

   — Со мной еще не страшнее!

Она попыталась улыбнуться ему, получилось очень бледно, но видно, что девочка храбрится изо всех сил.

   — Да, глерд Фицрой, вы очень… отважный человек. Я отлучусь на минутку, вы же все равно пока разжигаете костер, да?

   — Далеко не уходите, — посоветовал Фицрой дружески. — Лучше вон в ту сторону.

Она послушно отступила в темноту, я услышал только шелест травы, спросил тихонько:

   — А почему туда?

   — Ветер отсюда, — пояснил он знающе. — Я далек от того, чтобы считать, будто красивые и нежные только кушают и ничего больше. У тебя там в мешке что–то осталось?

   — Он у тебя, — напомнил я. — Думаю, ты с ним ни за что не расстанешься.

   — Еще бы, — подтвердил он. — Как можно потерять такое? Я скорее Николетту потеряю…

Николетта вернулась тихая, но чуть прибодрившаяся, тихохонько села возле костра и уже оттуда посмотрела с возмущением, даже шутки такого рода неуместны от благородных глердов.

   — Как вам не стыдно?

Фицрой ответил ей обезоруживающей усмешкой.

   — Но вино мы даже не пробовали!

Я поднялся, костра вроде бы издали не видно, на всякий случай дважды обошел по периметру, хотя и так понятно, что не надо быть особо искусными следопытами, чтобы искать нас где–то помимо вершины холма.

Из–за циклопических камней слышен довольный хохоток Фицроя, рассказывает нечто веселое, заодно старается впарить ей не то земли в горах, не то каких–то единорогов.

Вообще–то вынужденная остановка на территории врага выглядит почти пикником. Для Николетгы мы шутили и веселились, стараясь ослабить ее страх, угощали мясом и сыром, совали в руки бутыль с вином, снова шутили, но я уже лихорадочно высчитывал скорость продвижения погони.

Николетта хоть и вжимается в меня спиной, но, чувствую, уже озябла. Я дотянулся до мешка, вытащил плед и укрыл ее, закутав, как ребенка.

Фицрой что–то ощутил, уговорил Николетту сделать большой глоток, умеет, морда хитрая, а сам поднялся и, ухватив меня за локоть, отвел в сторону.

   — Что–то чуешь?

Я помотал головой.

   — Нет, это я осторожничаю. Я не трусливый, но осторожный. Со мной умрет вся вселенная, а я этого не перенесу.

Он вряд ли понял, спросил деловито:

   — Если и нападут, то под утро.

   — Почему?

   — Самый крепкий сон, — пояснил он. — Валит с ног даже матерых часовых. Часовые бывают матерыми?

   — Если под утро, — ответил я, — это не худший вариант. Но все равно лучше быть готовыми уже сейчас. Кто знает, насколько Барклем рассвирепел. И какую цену готов заплатить, чтобы все свершилось по его замыслу.

Он хмыкнул.

   — Цену готов заплатить высокую. Думаешь, его остановит, если даже перебьем всю погоню? Если ему удастся заполучить Николетту и жениться на ней, это с лихвой покроет все убытки.

   — Это меня и беспокоит, — признался я. — Но мы хороши! Только вдвоем бросились освобождать дрожащего зайчика из лап льва! Прямо из его логова.

   — Хороши, — согласился он гордо и подкрутил ус. — Но вообще–то, если честно, а как было иначе? У тебя нет армии.

Я сказал честно:

   — Ты стоишь целой армии, Фицрой.

   — Ну спасибо, — протянул он и тут же добавил деловым тоном: — Но слишком на это не рассчитывай. Я не люблю связывать себя обещаниями.

   — Можешь и смыться?

Он заверил с довольным видом:

   — Легко!.. Чтобы насладиться… Понимаешь, в гнусных поступках тоже что–то есть приятно щекочущее. Как редкое блюдо.