Патроны чародея

Головы воинов и челяди, заинтересованно слушающих нас, вдруг повернулись в сторону входа в донжон.

Глава 11

На крыльце появилась Николетта, поддерживаемая под локоть Ювалом. Счастливая, разрумянившаяся, с блестящими глазами, она не отрывала от лица жениха сияющего взора, и если бы могла летать, то перепорхнула бы разделяющее их расстояние и повисла у него на шее.

Однако же, будучи хорошо и примерно воспитанной, она сошла во двор медленно и торжественно, подошла к Илвару и присела в церемонном поклоне.

Илвар поклонился еще замедленнее, сделал руками нечто плавательное, вроде брассом, и малость утону- тельное.

   — Леди Николетта…

   — Лорд Илвар, — ответила она щебечущим голоском.

   — Леди Николетта, — произнес он, с трудом сдерживая бьющее из него счастье, — позволите ли…

   — Да! — выдохнула она пылко. — Да, лорд Илвар!

Ряды его конных воинов расступились, вперед выехал

нарядный всадник, за ним, грациозно цокая копытцами, вышла изящная тонконогая лошадка под широкой красной попоной и с женским седлом. Между ушами торчит хорошо закрепленный на ремнях султанчик из крашеных перьев, уздечка отделана серебром, а сама лошадка выглядит как игрушечка, но в то же время достаточно резвая игрушка.

   — Ой, — вскрикнула Николетта, — это же моя Ромашка!

Илвар счастливо улыбался, а Николетта повернулась к нам с Фицроем, обняла по–братски и каждого чмокнула в щеку.

   — У меня нет ни сестер, — сказала она, — ни братьев. Вы двое стали мне старшими братьями, мудрыми, добрыми и отважными! Спасибо вам! Спасибо. Спасибо…

Илвар помог ей подняться в седло, ему тоже подвели коня, мы смотрели, как он занял место во главе группы, красиво отсалютовал нам и развернул отряд в сторону ворот.

Фицрой шепнул мне:

   — А жаль, правда?.. Она как солнышко.

   — Да, — ответил я, — да… но, если вообще–то…

Он засмеялся.

   — Не продолжай. Женщины необходимы, как воздух. Но и воздух нужно выдохнуть вовремя, иначе можно задохнуться.

Ворота за ними закрылись, я все еще смотрел вслед, чувствуя странную смесь досады и облегчения. Присутствие Николетты потрепало нервы, ввергло в опасности, а я по натуре избегатель любых неприятностей, пусть они там за окном все друг друга поубивают, лишь бы меня это не касалось, но вот ушла она и унесла все траблы, однако же унесла и радость…

   — Все, — сказал я твердо. — Все проблемы решены. Все улажено. Даже за Николетту не отвечаю.

Он сказал понимающе:

   — А на сердце печаль?

   — Иди ты, — ответил я. — Это не первая печаль на свете и не последняя. Нас еще многое будет… опечаливать. А пока что прости, дружище…

Он помрачнел, посмотрел снова исподлобья.

   — Знаешь, эта Николетта настолько хороша, что я прощаю тебе твою свинскую свинскость. Собираешься уезжать… когда?

   — Прямо сейчас, — ответил я.

   — Понятно… Боишься, что снова что–то взвалят на твои плечи?.. Ладно, поезжай. Но если хочешь оставить этот замок и этих людей на меня, то есть одно условие…

Я спросил настороженно:

   — Какое?

   — Твой путь все равно через столицу? Ну вот, я так и понял… В общем, я не хочу считаться захватчиком замка. Пусть не королева, но кто–то из высших ее министров должен знать, что ты оставляешь меня временно… временно!.. присматривать за этим замком. Только на этих условиях, понял?

Я сказал с облегчением:

   — Обещаю. Пойдем седлать коней.

Огромное оранжевое солнце светит сильно и ярко, по возвращении в мой мир все кажется потускневшим и скучным, а здесь все радостное, воздух чист, до бесконечно далекого горизонта все вижу с немыслимой четкостью…

   — Дорога знакомая, — сказал я. — Это по ней ехали в прошлый раз?

   — Да, — ответил Фицрой. — К кому–то хочешь заехать?

   — Не–е–ет, — сказал я, вздрогнув, — как раз наоборот. Чтоб никого не встретить. А то вдруг снова что–то понадобится.

   — Есть другая, — сказал он с готовностью. — Правда, похуже, ею пользуются реже. Там колдобины, телеги застревают… Ремонтировать некому, сел по дороге ни одного, только пара деревенек…

Я прервал:

   — Сворачивай!.. Мы же не на телеге? А кони пройдут везде. Мне бы пробраться до столицы без помех и задержек.

Он расхохотался весело и запрокидывая голову.

   — Неужели тебе так досадило глердство?.. Ха–ха!.. Как я прав, что не вешаю на себя обязанности.

Я сказал торопливо:

   — Ты обещал!

   — На время, — ответил он, посерьезнев. — Пока не сделаешь то, что пока хранишь в тайне. А потом сам отправлюсь в дальние страны… как хорошо! Увижу неведомые моря…

   — А за ними океаны, — подсказал я. — Море что, мелкая лужа… А в океанах острова и даже материки с неведомыми народами и чудовищами. И жизнь будет полна приключений, находок и потерь.

Он посмотрел на меня очень внимательно.

   — Ты так говоришь, словно и самому хочется.

   — Мало ли что нам хочется, — возразил я. — А как подумаешь, что для этого надо вытаскивать толстую жопу из уютного кресла…

   — У тебя ж не толстая!

   — Будет, — пообещал я твердо и с гордостью демократа. — И пузо будет! До колен. Я слабый. Если можно не бежать, а идти, я иду. Если можно не идти, а стоять — стою. Если можно не стоять, а сесть, то сижу…

   — А если можно лечь, — прервал он, — лежишь?