Патруль: последнее дело Мышки и Сокола

– «Эти» не здесь. Чувствуешь? Зов влечет дальше. Хотя он настолько слаб, что я могу ошибаться, – напарник поморщился. Он явно страдал, чувствуя себя беспомощным.

Мышка сосредоточилась. Зов был настолько слабым, что она едва понимала его. Оставалось только положиться на то, что у Сокола он сильней. Иначе они могут месяцами искать «этих» в огромном городе.

– Давай попробуем пройтись дальше. Может, когда мы приблизимся к ним, зов станет сильней? В противном случае придется расспрашивать местных.

Напарник молча кивнул. Они обогнули забор, окружающий храм, и, следуя слабому чувству, пошли дальше по откровенно сужающейся улице. Дома здесь были не просто серыми – они казались заброшенными, пустыми, наполненными призраками когда-то счастливых людей. Несмотря на льющийся с небес свет, Мышке показалось, что наступили сумерки. Мостовая с каждым шагом становилась все более разбитой – будто призраки, пытаясь сохранить свои жилища, выковыривали из нее камни, чтобы залатать дыры в домах.

Возможно, так и было.

Только дело было не в призраках, а в том, что здесь жили те, к кому судьба была особенно жестока. Это Мышка поняла, когда из одного из якобы заброшенных домов вышла девушка в полотняном платье. Без парика, с рубцами на лице и руках. Она держала в руках корзину, в которой можно было увидеть глиняные фигурки. Неприязненно глянув на Мышку и Сокола, выглядевших, как местные богачи, она прошла мимо них, очевидно направляясь в торговые ряды.

Трущобы. Храм Ворона построили на окраине трущоб. Логично, если подумать.

Кроме девушки, прохожих они больше не встретили, и Мышке стало жутковато: после толпы на площади тишина, нарушаемая лишь эхом ее с напарником шагов, казалась зловещей. А еще ей опять, как и в пустыне мира Шзар, казалось, что за ними кто-то наблюдает.

Сокол тоже выглядел встревоженным. Он все время вертел головой, простреливал своим слепым взглядом крыши домов, а губы его были сжаты.

– Тебе тоже кажется, что нас кто-то преследует? – едва слышно прошептала Мышка, боясь нарушить тишину.

Напарник нахмурил брови и кивнул. Мышка почувствовала, как по ее спине течет капля холодного пота. Ей захотелось оказаться подальше от этой безлюдной узкой улицы с разбитой мостовой. Подальше от злобных взглядов черных глазниц окон. Подальше от этого мира, почти разрушенного сто лет назад, когда в него попадали чужаки в прошлый раз.

Мышка легонько сжала руку напарника, сама не зная, что значит этот жест: поддержку или просьбу о поддержке. В ответ он внезапно развернулся, крепко обнял ее за шею, дернул в сторону и страшно захрипел.

Рефлексы патрульной в этот раз сработали, как надо. Одной рукой поддерживая оседающего на грязную мостовую напарника, в другой Мышка материализовала пистолет. Покрутив головой, она увидела человека в проеме между домами. В его руках было оружие.

Не обременяя себя вопросами, зачем и почему, Мышка подняла руку и выстрелила. Человек дернулся и упал, исчезнув в темноте узкого проема.

Мышка аккуратно опустила напарника на мостовую, нащупала рану и ужаснулась. Надеясь, что пуля все-таки не повредила легкое, подошла к стрелявшему. Мужчина средних лет, без единого рубца на лице… склонившись над ним, она обнаружила на левой руке татуировку в виде странного клыкастого зверя, пожирающего человека.

Кажется, они случайно забрели на территорию, контролирующуюся одной из банд. И если бы Сокол не закрыл ее собой… судя по расположению его раны, она получила бы пулю в плечо.

Их наверняка хотели просто предупредить. А потом потребовать денег.

Жаль, что Сокол об этом не знал…

Убедившись, что стрелявший был один, Мышка вернулась к напарнику и хорошенько его ощупала. Пуля застряла в теле, и это было очень плохо: искусство врачевания ей не давалось совсем. Выбора не было: нужен был нормальный врач, а уж заплатить ему Мышка сможет.

Оттащив напарника в тень одного из домов, она сняла с него сюртук и рубашку, разорвала последнюю на полосы и кое-как перетянула рану.

– Ты потерпи, Тони, хорошо? – прошептала она, склонившись к потерявшему сознание напарнику. – Я тебя вытащу. Не все же тебе одному геройствовать.

Повертев головой, она выбрала дом, который казался ей наименее заброшенным, быстро подошла к нему и забарабанила в дверь.

– Откройте! Откройте! Мне нужна помощь! – громко позвала она. Сейчас она уже не боялась разбить тишину этих трущоб.

А жители дома, очевидно, боялись. Потому что ей никто не открыл. И не ответил.

– Пожалуйста! – она изо всех сила по двери кулаком. – Мой др… брат ранен! Он умрет, если вы мне не поможете! У меня есть деньги! Слышите?

Но в ответ из дома не раздалось ни звука. Мышка со злостью дернула покрытую зеленоватым налетом дверную ручку и… с удивлением осознала, что стучала в открытую дверь.

Чертыхнувшись, она осторожно заглянула внутрь. Пахло сыростью и плесенью, но это еще не значило, что здесь никто не живет. Трущобы, они и есть трущобы, а сырость… сырость здесь везде. А вот окна, затянутые изнутри кружевом паутины однозначно говорили о том, что самый приличный дом снаружи – заброшен.

Странно.