— А в Сан-Франциско советник по имени Швинн подал в отставку из-за угроз в адрес его семьи. Причина такова: он сказал в своей речи, что ничего не имеет против голубых, многие являются его друзьями, но ему кажется, что их влияние на общественное финансирование искусства превышает их представительность. Логика его не бесспорна — без голубых искусство бы значительно обеднело, — но он говорил как политик и имел право на такую точку зрения. Его, однако, окрестили нацистом, а детям в школе не давали проходу.
— Бог ты мой, ведь все опять повторяется, Говард! Стоит навесить ярлыки, и злобные псы уже кусают за пятки, за любые пятки!
— Это вы мне рассказываете? — сказал Келлер. — Да у меня полно врагов в этом городе, и не все они в противоборствующей партии. Скажем, вызовут наших двух нацистов в сенат и они с несокрушимой тевтонской уверенностью заявят, что да, конечно, я один из них, и спикер палаты тоже. Вы думаете, хоть один из нас двоих уцелеет?
— Но все их заявления — сплошное вранье. Конечно же вы уцелеете.
— Однако семена будут брошены, Уэс. Враждебно настроенные фанатики примутся рыться в наших досье, выдирая из контекста сотни высказываний, которые, взятые вместе, будут свидетельствовать против нас... Вы только что упомянули имя Божие. А знаете ли вы, что старый КГБ собрал досье на Иисуса Христа, основывая свои выводы исключительно на Новом Завете, и пришел к заключению, что он истинный марксист, настоящий коммунист?
— Не только знаю, я читал его, — ответил директор К.О., улыбаясь. — Звучало очень убедительно, только на мой взгляд предстал скорее социалистом-реформатором, нежели коммунистом. Нигде не сказано, что он был сторонником власти одной политической партии.
— "Кесарю кесарево", Уэс?
— Это дела давно минувших дней, мне бы пришлось все заново перечитывать.
Они тихо засмеялись. Соренсон продолжал:
— Но я понимаю, что вы имеете в виду. Это как в статистике: когда какие-либо данные преднамеренно выдергивают из всего исследования, они могут подтвердить все, что угодно.
— Так что же нам делать? — спросил вице-президент.
— Я расстреляю этих мерзавцев, что ж еще?
— И на их место придут другие. Нет, их надо выставить идиотами. Вы потребуете слушания в сенате, настоящего цирка, и выставите их на посмешище.
— Вы шутите.
— Вовсе нет. Так, может быть, удастся остановить безумие, охватившее нашу страну, Англию, Францию и Бог его знает, какие еще государства.
— Говард, это же безумие! Одно их появление на экране уже подлило бы масла в огонь чересчур бдительным!
— Если все правильно сделать, этого не произойдет. Поскольку у них есть сценарий, у нас должен быть свой.
— Какой сценарий? Вы говорите загадками.
— Вы приводите клоунов, — сказал Келлер.
—
— Тут надо будет немного покопать, но вы приводите тех, кто «за», и тех, кто «против». Свидетелей, поддерживающих обвинения, и других, гневно их отвергающих. Последних найти несложно. У спикера и у меня достойный послужной список, и в нашу защиту выступят благоразумные люди из Белого дома и так далее. Со свидетелями обвинения, нашими клоунами, конечно, потруднее, но они ключ ко всему.
— К чему?
— К той двери, за которой беснуется сорвавшееся с цепи безумие. Вам надо собрать достаточно сумасшедших, которые поначалу кажутся вполне нормальными и даже обходительными людьми, но по сути своей фанатики. Это должны быть несгибаемые приверженцы своей идеи, своего дела, но такие, которые при перекрестном допросе сломаются и покажут свое нутро.
— Мне кажется очень опасной эта затея, — сказал, хмурясь, директор К.О. — А если они не сломаются?
— Вы не юрист, Уэс, а я юрист, и уверяю вас, это самый старый и выигрышный трюк в суде — когда дело в руках хорошего адвоката. Бог ты мой, даже в пьесах и фильмах зацепились за это, потому что получается чертовски хорошая мелодрама.
— Я начинаю понимать. «Мятеж в Каине» и капитан Куиг...
— И фактически любое шоу с адвокатом Перри Мейсоном, — закончил его мысль Келлер.
— Но это все вымысел, Говард. Развлечение. Мы же говорим о
— Такими же реальными были и «комми», и «розовые» и «попутчики», № мы почти потеряли из виду тихих профессиональных советских шпионов, потому что гонялись за подсвеченными утками по сотне тиров, а Москва тем временем смеялась над нами.
— Тут-то я согласен с вами, но не уверен, что аналогия уместна. «Холодная война» была реальностью, я сам ее продукт. И как юристы смогут отрицать то, что сейчас происходит? Это уже не утки в тире, как вы или спикер, а настоящие стервятники, вроде этого ученого Метца или британского помощника министра иностранных дел Моуздейла... Есть еще один, но об этом пока рано говорить.
— Я и не предлагаю сбавить темп в охоте на настоящих стервятников. Мне бы просто хотелось не дать еще больше раздуться той мании, когда в каждом видят только потенциального нациста, а не утку в тире. Да я уверен, вы согласны со мной.
— Согласен. Однако просто не представляю, что может дать слушание в сенате. Я вижу вокруг лишь шторм в восемнадцать баллов.