Пацан казанский

— Это не сон, это предбанник. В ад! — усмехнулся Ильяс, глядя на Усача, который медленно приближался к ним.

Лицо узкое, нос широкий, щеки в рубцах после фурункулеза. Бродяга улыбался, изображая полнейшее спокойствие, но взгляд дикий, если не сказать бешеный. Мужики пугливо расступались перед ним.

— А че у нас тут за базар? — глядя на Ильяса, спросил Усач.

— Старого знакомого встретил. Барыга. Крышу ему делал.

— Да ну!

— А у вас тут непонятки какие-то!

— Ходжа, ты бы не лез в это дело! — скривился Усач.

— В какое дело? Человек на общак предлагает…

— Какой он человек, черт помойный!

— А это смотря какой взнос на общак. Если помойный взнос, то и черт помойный. А если приличный взнос, то и черт приличный.

— Это не взнос, Ходжа, это мертвому припарка. Поздно уже, этого черта уже больше нет… Все, завтра уже в холодном будет! Можешь его там навестить… А можешь и рядом лечь!

— Я не понял, ты мне угрожаешь? — хищно сощурился Ильяс.

Как ни крути, а Усач имел полное право на шкуру Шубникова, ему решать, что с ним делать. Но одно дело — отказать приговоренному в помиловании, и совсем другое — угрожать Ильясу, как будто он такой же чепушила, как и Шубников.

— А если угрожаю, то че?

К Усачу подходил Ваха, отрядный смотрящий, такой же неисправимый отрицала, серьезный козырь воровской масти. Среднего роста, тяжеловесный, приземистый, походка косолапая, брови как у Брежнева, взгляд жесткий, пытливый, губы плотно сжаты.

— Ну давай, предъявляй, если что-то не так! — Ильяс и старался не выходить из себя, но в глазах аж потемнело от внутреннего напряжения.

Он не ровня Усачу и не мог требовать с ним поединка. Но имел полное право спросить с него за необоснованный наезд. Причем спросить на законном основании, с молчаливого одобрения смотрящего. Ильяс хоть и не совсем блатной, но также под воровским законом ходит, приличия соблюдает, косяков за ним нет.

— Я не знаю, что ты там, Ходжа, на воле делал, но твоя крыша здесь не канает, — кивнув на Шубникова, сказал Усач. — И ты не можешь подписываться за этого козла!

— А я подписываюсь? Я отступной предлагаю! На общак.

Ваха промолчал, видимо, отступной его не заинтересовал. Скорее всего, Усач поклялся убить Шубникова, а Ваха уже утвердил его приговор. Он смотрящий, без его одобрения людей убивать нельзя. Даже если они не совсем люди.

— А ты думаешь, от смерти можно откупиться? — дыхнув через гнилые зубы, спросил Усач. — Тогда ты такой же барыга, как этот козел!

— Спокойно, бродяга, спокойно! — Ильяс качнул головой, глядя Усачу прямо в глаза.

Он не какой-то лох, на которого можно наезжать беспредельно и безнаказанно, так что бузотеру лучше успокоиться. Тем более что его никто не оскорблял.

— Ты кого тут успокаиваешь, щегол? — взорвался Усач. — Кто ты такой? Что ты о себе думаешь?

Ильяс молчал, предостерегающе глядя на хама, но тот лишь еще больше распалялся.

— Такой же козел!

В голове что-то щелкнуло. Как будто пленка в кинопроекторе жизни лопнула и оборвалась. Усач продолжал что-то говорить, но это уже не имело значения. Слово вылетело, вариантов два: или проглотить оскорбление, или вбить его Усачу обратно в глотку. Ильяс не мог проглотить оскорбление, оставалось только второе.

— Ваха! — оборвав обидчика, сказал он.

Смотрящий чуть не вздрогнул от неожиданности, не думал он, что какой-то щегол мог обратиться к нему так грубо и вызывающе.

— Ты слышал!

Ильяс имел полное право спросить с Усача на месте и без всяких объяснений. Более того, он не имел права поступить иначе. И все-таки он обратился к смотрящему. И не разрешения на расправу требовал, а ставил перед фактом. У Вахи оставалось несколько мгновений, чтобы решить вопрос миром. Но смотрящий предпочел испепелять Ильяса взглядом.

— Все слышали! — Ильяс широко раскинул руки, вызывая Усача на честный бой.

И тот принял вызов. Только поступил не очень честно. Ильяс уловил движение, когда вор кончиком языка вытащил из-за щеки половинку лезвия. И когда Усач выдул бритву, смог увести голову с линии огня. Лезвие лишь слегка царапнуло щеку, но Ильяс схватился за глаз, да так, как будто собирался свалится в обморок. Но вместо этого обрушил на Усача град ударов.

Ильяс и в неволе учился драться, нарабатывал удары, выпытывал приемы, брал их на вооружение. Так ему понравился стиль блатного наскока, когда не очень сильные удары следуют один за другим, ошеломляя противника и заставляя его открываться. И сейчас он смог сбить Усача с толку и, заставив его поднять голову, рубанул кулаком в кадык. И тут же снова повторил удар, на этот раз, пользуясь моментом, влепил концентрированно, с оттяжкой. И снова в горло.

Он и не думал, что сможет убить Усача голыми руками, не тот у него уровень. Но бил он со всей силы, зная, что другого шанса решить с ним вопрос не будет. Усач найдет способ поквитаться с ним, или сам ударит в спину, или зашлет торпеду. Может, потому заключительные удары оказались настолько сильным и точными. На пол падало умирающее тело.

Глава 24