Пацаны. Повесть о Ваших сыновьях

Ванины пацаны идею поддержали, и мы принялись всё организовывать. Нарисовалась площадка, причём почти даром. Мы начали пиарить историю по районам, где слушали этих парней, в интернете, в сообществах, поддерживающих группу. Концерты у Ваниных друзей всегда были для своих, камерными, но всё же это могли быть хоть какие-то деньги. Да и ощущение какой-то высшей, благой цели подстёгивало всех особенно стараться с организацией и рекламой. В какой-то момент я заметил, что всеми двигал уже какой-то личный азарт – собрать побольше бабла на этом деле.

Менты не уставали напоминать о сроках, на всё про всё Захе дали ещё месяц до суда, решить этот вопрос. Мы не знали, удастся ли собрать нужную сумму, а если не удастся, согласятся ли они на то, что даст им Захар, но все надеялись на лучшее и верили в него. Спустя три недели концерт состоялся. Народу пришло немного, но всё прошло хорошо. Пересчитывая баблишко в гримёрке, мы чувствовали себя героями и благодарили Ваниных пацанов за помощь, хоть и получалось, что по договорённости треть суммы они забирают себе.

Эти деньги едва ли что-то решали, но это было хоть что-то. Та ночь стала одной из самых светлых ночей за то лето. Мы купили две бутылки водки, апельсинового сока и нажрались прямо в парке у ночного клуба, где давали концерт. Помню, что была какая-то драка с местной алкашнёй, потом мы бежали от воя сирен, потом было какое-то мрачное заведение, в котором у бара воняло канализацией, а потом я нашёл себя полумёртвым на вымокшей насквозь простыне. Меня мутило. Из холодного крана текла тошнотворно тёплая вода. Я пытался снова заснуть, то ёжась от похмельного озноба, то изнемогая от жары, проблевался несколько раз, между этим проваливаясь в рыхлый сон, пока не наступил долгожданный вечер, а за ним и ночь, и я не вырубился окончательно до следующего утра.

* * *

Приближался день суда. И без того чернявый Захар стал чернее торфа, что горел уже месяц. После той буйной концертной ночи похмельное настроение не проходило. Все ходили понурые. Захин брат ходил к ментам, договариваться о способе передачи денег, и пытался обговорить сумму, на что получил неоднозначный ответ, что этот вопрос надо решить на более высоком уровне. Неизвестность угнетала. Исход был близок.

Видеться всем вместе становилось всё тяжелее, особенно, если Захар был в компании. В разговорах постоянно повисали давящие паузы и чувство вины от желания повеселиться, пошутить, поёрничать. Захар рывком вскидывал подбородок и метал острые молнии гневного взгляда на всякого, кто посмел прервать тягость его положения своим поднятым настроением. Это жутко обламывало, и все старались встречаться по двое-трое, в обход Захи, но чтобы это не получилось так, что собралась вся компания, а его не позвали.

«Бля, ну мы и так делаем, всё, что можем. В конце концов, он сам виноват в том, что произошло. Зачем он вообще начал продавать всем подряд?» – подытожил как-то Дима, высказав то, что было на уме у каждого из нас.

Больше всего хотелось, чтобы всё это закончилось, и пожары закончились, и всё было так, как раньше. Пусть осень, дожди и бесконечная серость, но хотя бы можно будет дышать. Нам всем было тяжело и совестно за то, что, во-первых, всё-таки мы все откровенно пользовались услугами Бездаря, а во-вторых, каждый из нас мог оказаться на его месте, даже если бы не продавал, а просто имел при себе достаточный вес. Какую бы дичь мы не творили, так далеко дело ещё не заходило.

За неделю до суда Захар должен был с братом явиться к ментам и озвучить итоговую сумму. До миллиона не хватало чуть меньше трёхсот тысяч. Мы сидели на стрёме в нашей любимой беседке в ожидании его звонка, но звонок так и не поступил. Вечером телефон был выключен. На следующее утро тоже. Мы договорились, что звонить будет только один из нас, Саня, чтобы не за*бывать лишний раз. Через два дня Саня дозвонился до Захиного брата, и тот сообщил, что менты деньги взяли, но суд всё равно будет, но на суде уже всё схвачено. Попросил не названивать Захару и ждать сообщения.

Суд состоялся через несколько дней, никого из нас на нём не было, хотя все мы, по факту, были свидетелями. После суда Женя написал Сане смску, в которой сообщал, что Захара закрыли на 6 лет по 228. Больше я Захара не видел.

Конец?

Эта новость всех ошарашила. Я тогда осознал, какими же сосунками мы все были. Истории про пацанов, которые уезжают на несколько лет за курево, эти истории про сломленную жизнь, про зону, про лагерь. Всё это было на слуху, но мы были уверены, что нас это не коснётся. Мы же не бандиты какие-то. Воровская романтика девяностых, которой мы неумело пытались подражать, была не больше, чем игрой. Мы же просто играли в дерзких бандитов. Словно дети. Словно за эту игру не может быть строгого наказания.