Пацаны. Повесть о Ваших сыновьях

Наверное, если бы деньги нашлись сразу, если бы вместо взятки их отдали на правильного адвоката, если бы парень не числился на учёте ещё со школьных лет… Да столько этих «если бы». Если бы были какие-то знакомые, если бы родители узнали не в последний момент… Да что родители… Кем они были… Захины родители были типичными неудачниками, раздавленными осколками развалившейся когда-то страны. Работягами, не вписавшимися в резкий поворот истории и в результате улетевшими в кювет. Они не знали, кем был их сын, и узнать им представилось не самым лучшим способом.

Говорят, что его мама упала в обморок в зале суда, когда оглашали приговор. Говорят, что менты после получения взятки перестали брать трубку. Говорят, что если бы не дал, всё могло бы обойтись. Или что надо было сразу звонить родителям и хоть из-под земли доставать тысяч двести и отдавать сразу, а не затягивать. Говорят, что менты испугались палева. Говорят, что надо было давать судье. Говорят, что не надо было признаваться. Говорят, говорят, говорят. «Надо было думать раньше», – говорили многие. Мы все говорили, а Захар сел. Всё случилось так, как случилось.

За продажу чуть больше одного грамма гашиша дают реальные сроки. Для личного употребления – дело другое, поставили бы на учёт в наркологичку, назначили бы штраф, исправительные работы, дали бы условку, в конце концов. Но за продажу в нашей стране карают серьёзно. Кто-то откупается, кто-то уезжает.

Цена свободы варьируется по Москве от пятисот тысяч до двух миллионов. Как договоришься. Как правило, родители и близкие находят нужную сумму, бывает, что и не по одному разу, ибо балбесы жизненный урок не усваивают, на шее родных повторно повисает колодка кредитов, займов, обязательств. Но люди готовы пойти на многое, лишь бы жизнь чада не была сломлена раз и навсегда. В России у сидевших почти нет шанса устроиться (боже, какие банальные вещи я сейчас говорю). В России тюрьмы заполнены такими вот пацанами. Продаются машины, квартиры, люди загоняют себя в долги. Далеко не все расплачиваются. Кому-то везёт больше, кому-то меньше. Российская рулетка. «Надо было думать раньше», – говорили многие.

* * *

В первой половине августа засуха стояла такая, что земля наших лесных тропинок потрескалась будто в саванне. Пожары бушевали до того дня, как Захара увезли в колонию. На следующий день пошёл первый за несколько месяцев, долгожданный дождь. Синоптики предупреждали, но мы не ожидали. Москва спаслась. В конце августа зарядили дожди и резко похолодало, раз и навсегда смылось в стоки ощущение адского пекла, в которое превратился город тем летом. Небо изливалось несколько недель, и к осени начало казаться, что всё вернулось на круги своя.

Лето уходило так, как всегда уходит лето: стелющимся туманом, зацветшими прудами, росой, холодной как льдинки, и краснеющими листьями дикого винограда, опутавшего нашу любимую беседку на самом отшибе ранчо. Обычно этот миг расставания невыносим, хочется сбежать, но в этом году каждый из нас не мог дождаться осени, а сбежать хотелось разве что из собственной жизни.

С приходом сентября район погрузился в буйное увядание природы, прекрасное, как последний танец перед долгим расставанием, и, пока всё умирало, чтобы вновь родиться, я продумывал план отступления. Отступать я хотел от всего того, чем жил последние годы.

Наверное, желание начать новую жизнь в момент, когда вокруг всё умирает, у нас в крови с тех времён, когда год начинался с жатвы. Наверное, оно передано замысловатым генным кодом, который пока не раскрыли учёные. Наверное, оно – есть та самая надежда на будущее, одной которой и живёт русский народ. Наверное, оно – глоток свежести после душного лета.

Особенно после этого лета. Меня терзала нестерпимая жажда убежать от всего произошедшего. Поменять свою жизнь так, чтобы ни за что не оказаться там, где оказался Захар, или во что превращался Рыжий, или заниматься тем, чем занимался Хохол. Чтобы не стать даже таким, каким был Родя, который не мыслил для себя большего, или Димас, который никогда себя не пересилит.

Нет, нет. Я не хотел. Но чего я хотел – не знал, и ночи мои проходили в терзаниях от размышлений и сомнений.

«Ой, Ась, привет!» – мы встретились на закате октября на улице у дома Димаса. Ася сделала шаг навстречу, обняла и поцеловала в щёку. Мы не виделись с той самой ночи, когда Захар накричал на девочек. Осень только-только загорелась своими яркими красками и необычайно шла ей. Наше объятие длилось всего две секунды, но, когда она отпрянула, я сразу же озяб. Хотя, наверное, это ветер поднялся, сорвав с веток очередной вихрь охры и золота. Всё вокруг зашуршало высыхающими первенцами осени: вяза, берёзы и тополя.

– Давно не виделись! – радостно ответила она, и мы начали расспрашивать друг друга обо всём, что могли пропустить за прошедшие месяцы.

– Да я и сам особо не в курсе. Работаю, – отвечал я на её расспросы о пацанах.