Пацаны. Повесть о Ваших сыновьях

В очередной раз удивишься, что тоннели, оказывается, очень похожи на американские горки. Увидишь безразличное лицо машиниста. Подумаешь, обратил ли он на тебя внимание, как ты на него. Хотя куда там. Время позднее, наверное, все пассажиры давно смешались в одно невыразительное очертание человеческого тела с пятном вместо лица. Смотришь на замедляющие ход вагоны и на людей, взглянувших на тебя по ту сторону прямоугольного окна, поверх надписи «не прислоняться». Стараешься подгадать так, чтобы встать прямо у автоматической двери. Москвичи знают, что если посмотреть под определённым углом на край платформы, в электрическом свете увидишь, где старинный камень особенно стёрт подошвами.

Ровно через четыре секунды поезд остановится. Кто будет стоять за дверью? Кто шагнёт к тебе, практически в объятия? Вдруг симпатичная девчонка? Вдруг знакомый, которого не видел восемь лет? В метро ведь постоянно случаются случайные встречи! Усталая тётка или злой мужик? Сонный мальчик у отца на руках? А может, кто-то с собакой, велосипедом, тележкой? С козой? Случалось и такое! Это не имеет никакого значения, потому что ровно через минуту ты забудешь лицо этого человека, да и сам факт мимолётного присутствия его в твой жизни.

Такова жизнь в больших городах. Ты всегда окружён теми, кто не имеет совершенно никакого значения. И страшно подумать, что ты – с такой захватывающей, важной и интересной жизнью, такой хороший, добрый и умный – тоже не имеешь совершенно никакого значения. Вы просто встретитесь на секундочку ночью где-то под землёй и расстанетесь навсегда. Ваши истории пересекутся на мгновение и разойдутся под тупым углом, а потом навсегда впадут в параллель. Одинаково важные и неважные истории совершенно случайных пассажиров метрополитена.

Мы приезжали в центр. Из раза в раз извилистые московские улочки становились всё более знакомыми. Мы уже довольно сносно ориентировались в том, откуда и куда идём. Я был заворожён летним городом. Архитектурная, опрятная центральная улочка, пышущая былым богатством, а за углом вдруг – покосившаяся усадебка, выкрашенная в неуместный лимонный цвет… Или величественный дом сталинского ампира с колоннами и высокими, почти греческими арками… за которыми вдруг страшная бетонная громадина. Точно такая же, как на родном районе. С таким же ночным полуподвальным магазинчиком, обнесённым побелёнными коваными решётками (вывеска из больших красных пластиковых букв: «П Р О Д У К Т Ы»). Ступеньки вниз. Из ассортимента – дешёвый алкоголь, пользующийся спросом у местных алкашей, чипсы, кальмары, полузасохшие буханки белого хлеба, вода, соки и скудный выбор почти просроченной молочки двух-трёх крупных брендов.

Такой же металлический заборчик по колено и покосившаяся лавка у подъезда. Садишься на эту лавку с пацанами (как на ранчо, но только в центре) и точно так же смотришь на какую-то детскую площадку или обесчещенный тополь, бросающийся в глаза своей корявой наготой посреди пышного летнего убранства. Подъездно-скамеечное царство, заросшее снытью и одичалой акацией. Тополиный пух в то лето был по самую щиколотку. Щекотал нос и горло, отчего тёплое пиво пилось куда быстрее обычного. Сидишь, и совершенно не верится, что только что вы шли по красивому свежему бульвару, только что огибали здание с вензельками над окнами, титанами, подпирающими балконы, или лепниной, а может, и вовсе древнюю церковь, из которой доносился запах ладана, а теперь вы просто пьёте пиво во дворе.

Вот так, посреди дорогих ресторанов, магазинов, посольств, государственных учреждений со строгими ламинированными табличками у парадных входов понатыканы хаотично советские двенадцатиэтажные свечки вперемешку с пятиэтажками – мрачными, вечно спрятанными в тени сталинками (с лифтовыми шахтами, приделанными к стене так, что приходится нагибаться, когда идёшь мимо по тротуару, чтобы не задеть головой) и хрущёвками (и вовсе без лифтов). Вот так ты вдруг попадаешь туда, где особенно остро чувствуется, что этот город – твой, а ты – его.

Москва старалась делать вид, что нет у неё таких домов в центре. Будто нет их на Арбате, Остоженке, Полянке, Патриарших. Старалась изо всех сил, но кривые асфальтовые дорожки неизбежно приводили к ним. Постыдная городская тайна открывалась – стоило только взглянуть с горбатых мостиков или с застроенных холмов (откуда открывается потрясающий вид, когда ты, гуляя по городу останавливаешься на секунду оглядеться, и совершенно неожиданно для себя, вдруг обнаруживаешь, что стоишь на возвышенности). Стоило только свернуть с улиц, чьи названия знакомы с детства, и углубиться в недра этого города, ты обязательно встречался лицом к лицу с ними: страшными, родными, знакомыми с детства домами.