Пацаны. Повесть о Ваших сыновьях

То было особенное, трепетное время жизни, когда совершенно не важно, какая за окном погода. Не важно, что будет дальше, потому что в ближайшие годы ничего нового тебя не ждёт. Ты уже не ребёнок, но ещё не совсем подросток. Жизнь сводит с ума каждый день. Неожиданная. Манящая. Ты уже не дивишься всякому увиденному, как когда-то дивился разноцветным крышкам от пивных бутылок, найденным каштанам или толстой ровной палке без сучков. Но жизнь по-прежнему удивительная, только теперь она удивительна тем, что ты личность: у тебя своё мнение и ты отличаешься от других личностей вокруг. Кто-то может быть к тебе ближе не в силу случайных обстоятельств, а по восприятию действительности. Кто-то дальше, но с ними тоже нужно учиться уживаться. Ты наблюдаешь за тем, как существуют взрослые, и подражаешь им. Тебе всё ещё очень хорошо с самим с собой, потому что ты ещё не достиг того возраста, когда начнётся отрицание и самокопание (остались считанные месяцы до момента, как совсем накроют гормоны). Тебе всегда весело без всякого допинга. Просто потому, что ты живёшь, и завтра наступит ещё один день.

Приключения начались уже тогда. Особенно, если рвануть на роликах до Окружной и обратно, что занимало чуть ли не весь день, потому что во всех встречных дворах обязательно живут какие-то знакомые, с которыми можно зависнуть, поболтать, поиграть в фишки, в сифака или вышибалы на роликах.

Той весной Димас признался, что влюблён в Ритку, и Ася начала с ней общаться, чтобы «свести» их. Так они стали лучшими подругами. Потом Ася с Ваней расстались, как расстаются дети: «Прости, но я хочу расстаться. Я тебя больше не люблю»; и перестали общаться, как перестают дети: без боли. (Это через годы понимаешь, что боли не было, сравнивая с тем, как больно бывает сейчас, но тогда, конечно, трагедия). В восьмом классе Ваня ушёл от них в третью по счёту, школу. Димас ушёл после девятого, и впоследних классах девочки сдружились с Захаром (он всё это время неплохо общался с пацанами), который и привёл их в тусу.

И вот Димаса выперли из универа, забрали в армию, а Ася с Ваней долго созывали всех поехать к нему. Изначально собиралось человек пятнадцать, но получилось, что едем только мы втроём. И я, конечно, был в этой истории лишним. В ту ночь, когда Аська лежала на Ванином плече, я смотрел на них и чувствовал годы, нитью крепко привязавшие их друг к другу. Будто каждая встреча, каждый разговор двух людей – это стежки, и чем больше стежков, тем сложнее разорвать шов. И чем прочнее, чем длиннее он, чем дальше уходит в прошлое, в детство, тем меньше слов нужно, чтобы как-то объяснить, что именно связывает двух непохожих людей. Поэтому, бывает, встречаешься со старым добрым другом, и вам всегда есть о чём поговорить, даже если вы не виделись с пяток лет.

* * *

За окном всё реже мелькали станции, только бесконечно повторяющийся фрагмент: вспышка фонаря, тянущиеся провода над соседними путями и стена непроглядно-чёрного леса. Copy+Paste, Copy+Paste, Copy+Paste. Тусклые лампы едва освещали коридор нашего плацкартного вагона. Пассажиры в купе слева и справа от нас и на всех обозримых боковушках отправились на покой, уткнувшись носом в фанерные стенки, обитые пятнистым пластиком. Обивка отражала запах русского поезда – хлорки, кожи и металла; он долго ещё стоит в носу. В пункте назначения ты обязательно заметишь, что поезд ушёл, а запах его остался с тобой. В волосах, в вещах и даже на коже. Как въевшаяся табачная вонь после ночного кутежа в каком-нибудь заведении – до первого принятия душа и стирки.

Вано лепил плюшки, пока мы замерли, облизывая губы и стреляя глазами по сторонам. Наше тихое веселье прервало появление неясного силуэта, неожиданно нарисовавшегося в темноте за спиною Вани и через секунду прогремевшего над его ухом:

– Молодые люди, документики предъявите, пожалуйста.

В этот миг Асина улыбка сменилась отчаянием, которое наполнило за долю секунды взгляд, устремившийся сначала на меня, а потом на 9 чёрных точек (по три каждому) на столике – таком же пятнистом, как стенки вагона. Полутьма озарялась лишь короткими вспышками, знаменующими начало очередного фрагмента: фонарь-провода-темнота-фонарь. Яркий, словно дневной, свет озарял вагон и наши испуганные лица на какую-то долю секунды, а потом вновь погружал всё во мрак. В очередной вспышке я увидел, как она побледнела.

– Молодые люди, документы, – повторил мент более настойчиво, протянув ладонь, тем самым выводя нас из оцепенения.

– Сейчас, командир! – ответил Вано.

Его голос звучал чересчур бодро. Подозрительно. По спине пробежал холодок. Меня передёрнуло. Мент уловил это краткое движение и вопросительно перевёл взгляд с Вани на меня. Ваня с размаху поставил бутылку пива на плюшки, закрыв как можно больше, повернулся к рюкзаку, валяющемуся у окна, достал паспорт и с улыбкой протянул его менту. Мы с Асей переглянулись и повторили за ним, закрыв своим пивом остальные точки.

Мент прищурился, посветив фонариком в каждый паспорт. Потом посветил на столик. Моё сердце остановилось.