Пациент

Я прошла в свой кабинет и села за стол. Сердце постепенно успокаивалось. Офелия не могла ничего знать. Мы вели себя очень осторожно и не оставили следов. Эта стильная, надушенная женщина понятия не имела, что ее муж был моим любовником. Теперь все было кончено. Пострадали только мы с Люком, меня не должно было мучить чувство вины. Несколько минут спустя я опять набрала номер Брайана, но тот не ответил. Вошла первая пациентка: женщина, чьи дети ссорились. Она с ходу заплакала, и вечерний прием начался.

К тому времени, как я вышла из кабинета, приемная была уже пуста. Роджер сидел вместе с Бетти в регистратуре. Он выглядел усталым и хмурился, глядя на пачку карточек в своих руках, жена тихо суетилась рядом. Я подумала, что скоро они отправятся домой и сядут за ужин, который Бетти приготовила заранее. Возможно, их дочь тоже придет. Потом Роджер переместится в кресло, ему принесут выпить и оставят в покое слушать блюз, его любимую музыку. Он закроет глаза, и дневные заботы постепенно начнут его отпускать.

А меня ожидало совсем другое. После работы я вернулась в пустынный, мрачный и тихий дом. Чувство одиночества нахлынуло с новой силой, но потом я ощутила призрачное присутствие Люка; казалось, стоит обернуться, и я увижу, как он стоит у стены и глядит на меня своими темными глазами. Я включила чайник и уронила сумку к ногам. Я очень устала. В холле витал слабый запах краски. Я налила себе бокал вина, медленно поднялась по лестнице и открыла дверь в комнату Лиззи.

Глава 22

Июнь 2017 года

Сначала я подумала, что светит солнце — желтый цвет был повсюду: на разрезанных газетах, приклеенных к полу, на рваной бумаге, наполовину прикрывавшей окна. Открытый учебник истории — одна из книг Нейтана — был брошен на стул. Он тоже был густо вымазан желтой краской. Люк вырвал из него страницы, вырезал угловатые фигуры и, выкрасив их в черный цвет, подвесил на нитках к абажуру в центре комнаты. Очевидно, он нашел банки с краской в чулане под лестницей, где мы хранили старую утварь. Теперь они стояли на полу, использованные кисти остались лежать на крышках.

Когда Лиззи была маленькой, я собиралась покрасить ее комнату в желтый цвет, но Нейтану он не понравился, и краска осталась неизрасходованной. И эта желтизна, и вся эта безумная инсталляция в целом кричали о сумасшествии и свободе. Обернувшись, я увидела, что стена позади меня покрыта черными треугольниками из разрезанных листов бумаги. Я будто оказалась в каком-то другом месте: то ли на солнечном пляже с черными скалами по краю, то ли на кукурузном поле Ван Гога с воронами над ним, то ли в пустыне с резкими острыми тенями. Я не знала, было ли так задумано и Люк хотел с помощью цвета и формы увести меня куда-то далеко отсюда, или это бессонница свела его с ума.

Моя голова пошла кругом от беспокойства. Я обнаружила признаки явного безумия, но все-таки в увиденном мною прослеживался и некий смысл. Ван Гог, кумир прадеда Люка, бывало, вел себя как психопат, когда писал свои картины. Возможно, Люк решил, что тоже должен выйти за рамки нормальности, чтобы создать свою лучшую работу. У меня не было времени на размышления, нужно было поскорее все убрать, соскрести желтую бумагу со стен и краску с окон, выскоблить пол.

Почему Люк не рассказал мне, что он тут устроил? Это почти уничтожило комнату Лиззи и могло разрушить наши семьи. Моя злость усиливалась по мере того, как я, задыхаясь, бегала вверх-вниз по лестнице с ведрами воды в руках. Я скребла и драила. Чтобы удалить все следы, мне потребовалось два часа. Я содрала руки в кровь. Вся разорванная мокрая бумага была засунута в черные пластиковые мешки, нитки с абажура оборваны, стул протерт. Когда я закончила, окна выглядели тусклыми, но были хотя бы отмыты от краски, половицы — влажными, но чистыми. На стенах еще оставались мокрые пятна, но они быстро высыхали.

Уже начинало темнеть, приходилось спешить. Зазвонил домашний телефон, но я не ответила, не было времени. Нейтан мог вернуться в любой момент. Я стащила мешки вниз и сложила в мусорные баки во дворе. Я была в ванной и чистила ногти, когда услышала, как открылась калитка и кто-то прошел к входной двери. Мое сердце заколотилось, по коже от страха пробежали мурашки. Я прокралась вниз, взяла из гостиной кочергу и, ощущая тошноту, на цыпочках подошла к двери.

Секунду спустя в замке загремел ключ и вошел Нейтан.

Мы удивленно уставились друг на друга, будто каждый столкнулся с незнакомцем, затем я выронила кочергу и шагнула вперед, чтобы обнять мужа. Он казался другим — стройнее, что ли; от него даже пахло по-другому.

— Похоже, тебя не на шутку тряхнуло. — Нейтан отстранился и внимательно посмотрел мне в лицо. — С тобой все в порядке?

Я никогда не понимала, почему очевидно невредимых людей спрашивают, в порядке ли они, в то время как беда случилась с кем-то другим. Это не меня затащили в кусты, изрезали, изуродовали и оставили умирать.

Не дождавшись ответа, Нейтан взял меня за руку и повел на кухню.