Паук из Башни

Как понять, что будущее имперской алхимической науки в надежных руках? Осмотреть кабинет главного алхимика Мескии. Не просто кабинет, заваленный наградами, грамотами и заставленный дорогой мебелью, а кабинет-лабораторию, душную, темную, пропитанную резкими запахами, с алхимической утварью на столах. Солидную часть пространства занимает булькающее чудовище атанор, на котором нет никаких опознавательных знаков, кроме клейма мастерской Острова хинопсов. Обычно на атанорах устанавливают металлические таблички с годом производства, названием мастерской, именем мастера и номером модели, но эта многокамерная махина создана в единственном экземпляре для одного-единственного неповторимого алхимика. Гвидо Мозенхайм, великий магистр алхимических наук, кавалер ордена Имперской Звезды, пожизненный ректор. Сухой старик с седыми всклокоченными волосами, плохой осанкой, бледным лицом, подслеповатыми глазами и следами кислотных ожогов на кожаном фартуке и перчатках.

Мы застали светило алхимии за одним особо сложным перегонным кубом, когда он что-то добавлял в систему циркуляции жидкостей.

— Ваше счастье, тан л’Мориа, — спокойно проговорил он, не отрываясь от своего занятия, — что у меня очень опытные руки. Три лишних капли до добра бы нас не довели.

— Что бы произошло, мэтр? Взрыв?

— О нет! Мнение, что все ошибки алхимика приводят к взрывной реакции, ошибочно. Чаще всего ошибки стоят нам лишь испорченных реагентов. Но вот сейчас я составляю один деликатный ингредиент для экспериментального сплава металла, способного выдерживать колоссальные нагрузки.

— Колоссальные? Нечасто можно услышать от вас это слово.

— Поверьте мне, тан, — старик отложил мензурку и выпрямился на стуле, протирая усталые глаза, — такого давления не может создать ни один паровой котел во всем мире. Но господам хинопсам понадобился металл, еще прочнее прежнего.

— Еще прочнее? Вы уже делали что-то подобное?

— Около полугода назад. Освободите от книг вон то кресло и присядьте.

— Воздержусь. Послушайте, а то, что вы мне это говорите, не является разглашением государственной тайны?

Старик лишь насмешливо хмыкнул:

— А что они мне сделают? Уволят? Посадят в тюрьму? Кто тогда будет поставлять им новые пороховые смеси для их военных игр?

Боль, горечь, стыд. Каждый раз, когда Мозенхайм упоминал и думал о своих заслугах в развитии военной алхимии, именно эти эмоции вспыхивали вокруг него.

— Опять же какие тайны могут быть от главного хранителя тайн в стране? — Он почесал растрепанный седой бакенбард и встал из-за стола с перегонным кубом. — Зачем вы явились?

— За тем же, за чем и в прошлый раз.

— Что, опять?! Ну сколько можно!

— Вы так говорите, будто я каждые два дня к вам захожу. А между тем в последний раз мы виделись почти год назад.

— Правда? — искренне удивился он. — А такое впечатление, что на прошлой седмице…

Я бы не сказал. Проводя в лаборатории дни и ночи, Мозенхайм имел проблемы с чувством времени. Алхимик проводил за своими изысканиями месяцы напролет, часто забывая о сне и еде. Я слышал однажды об одном случае, когда «Имперский пророк» прислал к Мозенхайму корреспондента. Поскольку график у старика всегда очень загруженный и лишнего времени у него ни для кого нет, планировалось, что журналист будет брать интервью во время обеда. Вот так он, журналист, и просидел в отдельной комнате, где Мозенхайма ждал обед, больше часа. Алхимика все не было, а журналист успел проголодаться. Когда Мозенхайм наконец-то появился, на столе его ожидали лишь пустые тарелки. Рассеянно посмотрев на них, он сказал:

— Хм… я стал слишком рассеян, даже забыл, что уже пообедал. Надеюсь, наше с вами интервью прошло нормально?

И этот человек умудряется держать в голове формулы более чем двух сотен сложнейших соединений.

— Надо же, как тебе досталось, девочка! — сочувственно зацокал языком алхимик, рассматривая руку Себастины. — Кто ее так пожевал?

— Никто не жевал. Это когти.

— Люпс? Сомнительно, они не настолько сильны. Дахорач? Эти сильнее, но когтей у них нет, да только ваша горничная не той иглой сшита, чтобы дать кому-то просто так себя покалечить. Чьи когти?

— Неизвестного мне существа.

— Хм, что ж, тогда я просто сделаю то, что делал всегда. Усадите же свою горничную! Почему мне приходится каждый раз силком загонять ее в кресло?!

— Слуга не может сидеть в присутствии хозяина, если хозяин стоит, — непреклонно заявила Себастина.

— Сядь в кресло, это приказ.

— Слушаюсь, хозяин.

Мозенхайм удалился в соседнюю комнату. Один из немногих, кто знает об истинной природе Себастины. Он, Ким, Ив и Инчиваль. Ну и моя семья, разумеется. И Император. Императору в Мескии ведомо все.