Паутина

— Фима, из-за твоей несговорчивости еще одна милая девчушка пострадать может… Или ты думаешь, я не узнал? Интересно, а ребенок чей? Зверю анализ ДНК не придется делать, как думаешь? Но дело твое, думай… Или все втроем — на тот свет, а? Заждалась вас там сестренка…

Он побледнел настолько сильно, что казалось, слился со стеной, которая была выкрашена в кипельно-белый цвет.

— Граф, неужели ты такая тварь, что ребенка тронешь?

— Быстрее, чем ты думаешь, Фима.

— Не трогай. Не трогай. Я убью тебя. Клянусь, с того света вернусь и убью.

Опять удар в челюсть. Стул зашатался и с грохотом свалился, и Ефим, привязанный к нему намертво, оказался на полу. Он поддался панике и дергался из стороны в сторону, полностью потеряв самообладание. Я присел на корточки и, крепко сжав пальцами его кадык, от чего он взвыл от боли, отчеканил:

— Таланты угомони. Разорался, как баба. У тебя выбора нет. Информация мне нужна, и я ее получу. Не от тебя, так от других. Только второй вариант — не в твоих интересах, — и бросил ему фото ребенка, который спал в детской кроватке.

— Я все скажу… Скажу, будь ты проклят… Только ребенка не трогай…

ГЛАВА 19. Фаина

Она смотрела на человека, которого привыкла считать своим братом, и чувствовала собственное бессилие что-либо изменить. Даже помочь не могла, только повторять про себя, чтоб он все еще держался. Потому что Андрей единственный, кто пока не сорвался. В семье, от которой ничего не осталось. Империя из пепла, когда все изнутри сгорело, и лишь дунет ветер — иллюзия разлетится обугленными обрывками прошлого величия. Ей казалось, что от этого фатального разрушения семью держит только Воронов-старший. Да, теперь он старший. После смерти Савелия. Тяжело она эту смерть перенесла. Так тяжело, что сама до сих пор не верила в это горе. Но сейчас, видя, что происходит с ними со всеми, понимала, что, наверное, так лучше. Савелий бы не перенес этого раскола. Слишком много для него значило это слово — С Е М Ь Я.

Фаина привыкла считать ее своей. С самого детства привыкла. Она выросла в этом доме. Никогда не чувствовала себя чужой. Саву как отца родного любила. Всех их любила. Смотреть, как все разваливается, было невыносимо настолько, что ей иногда казалось, она сама покрывается трещинами. Ее жизнь эмоционально очень сильно была связана с ними. Трагедия каждого, как своя собственная. Так бывает, когда живешь не своей жизнью или смысл видишь далеко не в собственных интересах и амбициях. Фаина видела все со стороны. Каждого из них. Как обломки разбитого о рифы корабля.

Ей почему-то не казалось, что самое страшное позади, когда Дарина пришла в себя. Как врач она, конечно, знала точно, что жизнь молодой женщины вне опасности, но почему-то ей хотелось, чтобы девочка не открывала глаза, чтобы не возвращалась в эту адскую реальность. Потому что пытка начнется именно с того момента, когда она осознает, что именно произошло. Когда осознала сама Фаина, ее начало тошнить от масштабов трагедии. И не верилось. Ни на секунду не верилось, что это происходило именно с Дашей.

Фаина помнила, как ее привезли в клинику и как она прижала кулак ко рту, чтобы не закричать, увидев, в каком она состоянии. Смотрела на истерзанное тело, на искусанные руки и губы… Только времени на это не было. Как и всегда в таких случаях. Быстрый осмотр для оценки ситуации и шансов вытащить с того света, четкие распоряжения персоналу… А в голове пульсирует только одно:

"Как? Макс, как же так? Я же видела, как ты ее… как фарфоровую статуэтку, как ребенка… и что же ты сделал с ней? Почему, черт возьми, что ж ты за животное? Где я упустила этот момент? Почему не чувствовала, что ты можешь с ней вот так?"

Лица Андрея в эти минуты не видела, никого не видела. Расклеиваться не сейчас. Потом. Когда все позади будет.

* * *

И она расклеилась… но немного позже. Тогда, когда вышла к Андрею и увидела этого сильного, железного человека сидящим на полу у стены и обхватившим голову руками. Он вскочил резко, как только ее заметил, и она поняла, что сейчас нельзя. Ради него… видела в глазах боль и отчаянный страх потерять. Тот, кто терял, уже тяжелее справляется с болью. У него дежавю… он окунулся в свой самый адский кошмар, который однажды уже перенес с Кариной, и проживал его снова сейчас. Фаина не имела права усугублять его истерикой, а ей хотелось истерить и кричать… Как женщине, как близкой Андрею, чувствующей его состояние и осознающей последствия. Для них уже ничего не будет, как раньше. Она стояла перед Андреем, глядя снизу-вверх и стараясь, чтобы голос не дрогнул.

— Мы оцениваем ее состояние как средней тяжести. Не все анализы еще готовы, но после первых результатов я могу с уверенностью сказать, что жить она будет.