Паутина

— Ты ее хотела… это был ребенок любимого мужчины, а не убийцы. Я не стану рожать монстра.

— Даже у самых страшных убийц не рождаются монстры, Даша. Ты ведь тоже его любила.

— Любила… Как ты не понимаешь… Нельзя. Он меня убивал. Смерть во мне, а не жизнь. Я в ту ночь умирала. Назначь мне осмотр врача. Я хочу сделать аборт. Это мое тело, и я буду решать, как им распоряжаться.

— А жизнью ребенка тоже имеешь право распоряжаться? Ты тогда тоже убийца, Даша.

— Уходи. Тебе не понять.

— Не понять, Даша. Не понять, девочка. Это же твой ребенок прежде всего. Твой. Он в тебе живет. В тебе растет. Он появился там несмотря ни на что и…

— И я его НЕ ХОЧУ. Мы живем не в первобытные времена. Я имею полное право решать. Уходи, Фаина. Уходи. Не хочу. Я сдохнуть хочу, а ты говоришь рожать? Я по ночам свист в ушах слышу… я слова его слышу, я дышать не могу. Вы меня капельницами обложили, кормите, поите, улыбаетесь улыбками фальшивыми, а меня поминать можно. Не живая я. Как вы все можете улыбаться? Просто не трогайте меня. Уйдите ВСЕ.

Вскочила с постели, сжимая руки в кулаки, морщась от боли в плече. Вывих вправили, но ключица еще болела и будет болеть довольно долго, как и рубцы на спине. Такая маленькая, хрупкая, бледная, с лихорадочно блестящими глазами, а у Фаины внутри все переворачивается. Она же ее знает. Другой знает.

— Я не верю, что ты так говоришь. Это не ты. Дай себе время…

— Ты права — это не я. Меня нет. Уходи, Фая.

— Хорошо. Я уйду. А ты поспи. Немного поспи. В двенадцать отвезем тебя в гинекологию. Все будет, как ты хочешь.

Но она не спала. В потолок смотрела застывшим взглядом. От обеда, как всегда, отказалась. Санитарка помогла душ принять, умыться, в уборную сходить.

Фаина Андрею опять позвонила, но тот снова ответил, что решение принимать только Даше. Он не станет и не сможет давить. Тем более Даша пока отказывается кого-либо принимать у себя.

Фая первые дни ненавидела Макса. Ее от ненависти на части разрывало. Понять не могла почему? За что? Да психопат, да животное, но не с ней. Никогда не с Дашей. Они часто с Максом разговаривали. Фаина умела в душу заглядывать, видеть, что за словами прячется. И она видела… никогда раньше не ошибалась и сейчас не могла. Когда у Андрея о Максе спросила, того передернуло всего… потом все же рассказал и о наркоте, и о причинах. Спросила, где Макс, Андрей сказал, что в себя приходит в загородном доме. От ломки жуткой загибается, совсем с катушек съехал.

Спросила разрешения и поехала туда. Ломку снимать препаратами надо, нельзя человеку боль такую терпеть. Хотя, мозгами понимала, что заслужил ее в полной мере… Но Фаина врач прежде всего. Эмоции на потом.

Она и раньше видела наркоманов, отходивших от дозы наркотика похлеще кокаина. Невыносимое зрелище, не для слабонервных. Она просто понять хотела, кто он? Что это за чудовище? Как он с этим дальше живет?

Оказалось, и не живет, и даже не существует. От прежнего человека одна оболочка, словно болен смертельно и тает на глазах. Он тяжело перебарывал ломку. Те самые трудные часы и дни, когда человек перестает быть человеком. Психологическая тяга и дикая депрессия, углубленная адской болью во всем теле. В таком состоянии люди кончают с собой. Она в глаза ему посмотрела и поняла, что он пока не собирается умирать. Потом холодным весь обливается, от лихорадки зубы стучат, но в глазах какая-то странная и жуткая решимость. У него все тело от боли сводит, а он смотрит в одну точку и губами шевелит, как душевнобольной. Ее впустили и дверь за ней закрыли. Несмотря на ярость Андрей все же позаботился о брате, хотя бы так. Но Фаина с трудом себе представляла, что будет потом. Будут ли они все еще братьями или теперь их жизнь расшвыряет по разные стороны личной бездны из отчаяния, непрощения и недоверия.

Она сумку открыла, доставая жгуты, пакет с препаратом. Он даже не смотрел в ее сторону, его на постели вверх подбрасывало, как в приступе эпилепсии.

— Как ты мог? — едва слышно, сама себя почти не слышала.

— Смог… оказывается.

У самого скулы сводит, и глаза закатываются. Дыхание тяжелое, прерывистое.

— И это все? Все, что ты скажешь?

— А что мне еще сказать? Что я сожалею? — голос хриплый, сорванный. — Что я был не прав? Это что-то изменит? Вернет ее? Вернет меня? — каждое слово, заикаясь от дрожи, зуб на зуб не попадает. — Не нужны мне твои капельницы, уже справился. Уходи, Фая. Спасибо, что пришла.

— Тебе легче станет. Немного легче переносить…

— Я ее крики и голос все время слышу… — вдруг резко голову повернул, — я хочу продолжать их слышать, поняла? Уходи.

Она больше ничего не спросила — он ничего не сказал. Она так и не поняла, раскаивается ли он, сожалеет ли. Только боль ощутила физически. Она в кислороде ядовитыми молекулами летала, обжигала глаза слезами. Не физическая. С физической он справлялся превосходно, как и всегда. Не первый раз его видела не в самой лучшей форме, его внутри выворачивало, судорогами душу сводило. Она эту агонию во взгляде прочла, и больше не было вопросов, не было ответов.