Паутина

Алексей Николаевич увидел, что Кутасов скрылся за углом Народного дома, и Сергей следом. Теперь можно было и проучить наглецов. Но он вдруг передумал. Сделав серьезное лицо, сыщик сказал вымогателям:

– Сами вы дураки. Хоть знаете, на кого налетели? Кто мне товарищ, знаете?

– Неужто сам участковый пристав? – глумливо спросил плечистый.

– Бери выше: Сорокоум!

Оба фартовых сразу отступили на шаг. Высокий спросил у напарника:

– Как думаешь, Пашка, врет?

– Тебе, Васька, лучше знать, ты Сорокоума видал, а я нет.

– Ага! – вцепился сильной рукой в Ваську Лыков. – Тогда опиши его наружность. Как он выглядит? А то, может, все ты наврал приятелю, карманному обирателю. Вот я тебя сейчас и проверю.

Долговязый смутился:

– Дык… раз только, и в сумерках было. Ростом как я, лицо чистое, вид… властный вид, вот какой. Сразу хочется шапку снять. Кулаки еще помню, маленькие, будто у бабы.

– А глаза какого цвета? Или в темноте не разглядел?

– Вроде тово… карие, кажись. Ты сам-то ответь: если Сорокоум тебе кунак, почему нашему мазу про тебя ничего не сказали? Может, ты нам врешь внаглую? Тогда берегись. Сейчас до маза дойдем, ему споешь свою частушку.

Алексей Николаевич понимал, что дергачи насчет него в недоумении. Кто такой? На вид ясно, что не из бар, скорее, из купеческого сословия. Одет добротно, ухоженный, сытый. А главное, очень уверен в себе. Ему нож к боку приставили, а он хоть бы хны.

– А кто у вас набольший? – взял на себя инициативу сыщик. – Валька Сенатор?

Лыков по памяти назвал атамана шайки налетчиков с Большой Пушкарской. Свою кличку тот получил за сенаторские бакенбарды, которыми очень гордился.

Забирохи переглянулись, и Пашка спросил недоверчиво:

– Ты и нашего маза знаешь? Откуда?

– От верблюда. Мы с ним в Семибашенном вместях куковали. В девятьсот третьем. Так что, ребята, не я вам, а вы мне платить обязаны, поскольку вас я вижу в первый раз, и на красных фартовых[52] вы не похожи.

– Ладно, – хлопнул сыщика по плечу Васька, – торгуй спокойно. Привет Сенатору от кого передать? А то он неподалеку, в «Днепре» сидит. Пошли?

– А как я товар оставлю? Мой племяш побежал нужду справить. Вернется, тогда другое дело. Да и не уверен я, что Валентин Платоныч мне сильно обрадуется. Палец у него на левой руке сломанный – знаете, отчего? Я ему и сломал.

– Да ты что? – ахнули ребята. – Расскажи.

– А нечего в карты жульничать.

– Валентин Платоныч скуржавый рубль сгибает, – обиделся за атамана Пашка. – Врешь ты все. Слабо тебе Сенатора учить.

– Да? А двугривенный не гнет? – поддел дергача сыщик.

– Двугривенный согнуть нельзя, он маленький, ухватиться не за что. Такой силы ни у кого из людей нету.

– Смотри сюда, мелюзга, – сказал Лыков. Он вынул из кармана двадцать копеек и без особых усилий сложил монету пирожком. – На, держи на память.

Но Пашка брать монету постеснялся. Со словами извинений дергачи подняли с земли сброшенный товар и разложили обратно на прилавке. Алексей Николаич принял это как должное. Окончательно он добил мазуриков, сказав вполголоса:

– Моего кунака вот-вот двинут в «иван иванычи». Так что не балуй!

Ребята быстро ушли, почти убежали. Не иначе, в трактир «Днепр», доложить мазу о встрече с его якобы сокамерником. То-то Сенатор удивится.

Но перевести дух Алексей Николаевич не успел. С противоположной стороны вдруг вынырнул Кутасов. Он держал правую руку в кармане и шел прямо на сыщика. Тот отшатнулся, но «иван» налетел турманом. Выхватил нож и нанес Лыкову сильный и точный удар. Тот успел лишь в последний момент ударить бандита сверху по запястью. Лезвие нырнуло вниз и вонзилось статскому советнику в бок по самую рукоятку.

– Получи, паскуда!

Алексей Николаевич остолбенел, ноги его подогнулись, и он едва не упал. Но оправился и сделал то, что было необходимо: схватил и удержал кисть Никиты с зажатым в ней ножом. Бандит оскалился, стал вырывать руку, но у него не получалось. Лыков по опыту знал, что, если сейчас дать врагу извлечь финку, тот нанесет еще два-три удара и добьет раненого. Изо всех сил он вцепился в кисть врага и давил, давил… Наконец Кутасов закричал от боли и разжал пальцы. И тогда без замаха сыщик ударил его правым кулаком в висок:

– Сдохни!

В глазах у Лыкова шли красные круги, ноги подрагивали. Он понимал, что вот-вот потеряет сознание и тогда истечет кровью. Клинок торчал между ребер и закрывал рану заместо тампона. Лишь одна тонкая струйка стекала по пальцам. Черт, думал сыщик… Вот оно и случилось… Много лет ему везло: пули обходили стороной, бомбы миловали. И вдруг какая-то тварь…

Тут из толпы выскочил Азвестопуло. Охнул, увидев лицо шефа, достал свисток и стал наяривать. Одновременно он взял Лыкова под руки и усадил на ближайшую скамейку.

– Кутасов обманул меня, как ребенка провел. И вернулся сюда. Значит, тоже вас узнал, да не подал виду…

Статский советник с трудом понимал, что ему говорят. Он остановил Сергея жестом и прошептал:

– Ближайшая больница, кажется, Святой Марии Магдалины, это за Тучковым мостом…

Прибежал городовой. Азвестопуло приказал ему:

– Извозчика сюда бегом, полицейского офицера ранили!

– Слушаюсь!