Паутина будущего

Катя, одетая в просторные брюки и рубашку, задумчиво смотрела на Мэддока. Тот в свою очередь был совершенно шокирован тем, что она, не смущаясь, носила мужскую одежду; сама мысль о женщине в брюках никак не умещалась в его голове. Но он умел учиться и привыкать. В эти отдаленные времена и в этой далекой стране он был только гостем.

Она словно прочитала его мысли.

— Я не желаю верить, что вы из прошлого. — В ее словах не было враждебности, она просто излагала ему результат своих размышлений, не давая повода для обиды. — Я не желаю верить, что можно вот так запросто попасть из одного века в другой.

Пожалуй, впервые в жизни Мэддок не мог подобрать слова для ответа. Он не понимал ее, а ведь до сих пор понять женщину было для него так же легко, как дышать.

Наконец он неуверенно произнес:

— Я сам не хочу этому верить.

Она утвердительно кивнула головой и, опершись на поручни, устремила взгляд в сторону залива.

— Здесь все по-другому, не так, как на моей родине. Санкт-Петербург — или он вам больше известен как Ленинград? Нет. Я совершенно забыла. Это случилось гораздо позже.

Слова были просты и понятны, но произносила она их со странной торжественной интонацией.

— Как долго вы наблюдали за мной в темноте? — спросил он, хотя это было вовсе не то, что его очень уж интересовало.

— Я видела, что вам немного не по себе.

Мэддок оценил ее деликатность. На самом деле она, разумеется, видела, как его, потного и с вытаращенными глазами, охватила жуткая паника.

— У меня немного перепутались дни и ночи, — признался он. — Я еще совершенно не чувствую времени суток: путаю утро с вечером.

Катя едва заметно улыбнулась. Хотя взгляд ее был устремлен вдаль, Мэддок был уверен, что она на самом деле довольно внимательно наблюдает за ним. Неожиданно он понял, почему.

— Вы, наверное, думаете, что я сумасшедший и непонятно как и зачем здесь оказался.

Он сделал шаг вперед и, облокотившись одной рукой о поручни, оказался с ней лицом к лицу. Катя, повернув вполоборота голову, внимательно слушала его.

— И должен вам признаться, весь этот день и вечер я сам думаю: не свихнулся ли я. Этот мир мне совершенно непонятен. Поднимающаяся вода, карманные молнии, железные летающие драконы, в которых помещаются два человека, повозки и фургоны без лошадей… Сказать по правде, я немного растерялся. — Он повернулся в сторону воды и стал смотреть в том же направлении, что и Катя. — Вы все время оцениваете меня, — продолжил он. — Вы размышляете, на что я гожусь. Скорее всего, чтобы уберечь меня от неприятностей, вы хотите дать мне какую- нибудь второстепенную работу, пока сами будете выполнять основную. Должен признать, что какая-то частичка моего сознания с удовольствием ухватилась бы за эту возможность. Остаться здесь в безопасности и, любуясь собой, гордо исполнять пустую, никому не нужную обязанность и, ухмыляясь, ждать, пока все будет кем-то сделано. Звуки войны слышны по другую сторону лагеря, а я стою здесь на часах и якобы не имею права покинуть свой пост. Почетно. Безопасно. Трусливо. Очень прошу вас освободить меня от бесчестия выполнять подобные обязанности.

Он повернулся к ней и умоляюще продолжил:

— Если я вам не нужен, то лучше скажите об этом прямо и совсем отстраните от дела. Если это не так, то возьмите меня с собой равноправным компаньоном. Мне бы хотелось пойти с вами и еще раз проверить, на что я гожусь. Я уже был в подобном деле, где, скажу вам, не обошлось без крови. Так что я немного разбираюсь в вопросах контрабанды людей. Кроме того, я постепенно прихожу к мысли о том, что спасать людей от смерти, давая им жизнь, и спасать их от рабства, давая свободу, — в сущности, почти одно и то же.

Катя ждала продолжения и молчала. Мэддок тоже молча облокотился на перила обеими руками. Его ладони были над водой, и пальцы почувствовали, как воображаемая рыба бьется на крючке, привязанном к концу воображаемой удочки. Ему уже почти хотелось оказаться снова дома, послав ко всем чертям всю эту магию и приключения, обрушившиеся на него.

Неожиданно на его глаза навернулись жгучие и едкие слезы. Мэддок отчаянно заморгал глазами, прогоняя их и досадуя на себя за то, что позволил женщине увидеть свою слабость.

— Вы мне доверяете? — спросила Катя.

— Разумеется! — Мэддока удивил этот вопрос.

— А Марианне и Кристоферу?

— Клянусь жизнью, да.

— А Шарлин?

Он вздохнул:

— Вы знаете, это даже не назовешь доверием. Это скорее зависимость, в которой нет ничего плохого. Она никогда не сделает мне пакости, по крайней мере, умышленно; и я никогда не причиню ей зла — это так же верно, как то, что я — Мэддок О'Шонесси. Я и она зависим друг от друга, но не потому, что хотим, а потому, что должны. Но… — сказал он с меньшим энтузиазмом, — она об этом не знает, не верит и не хочет этого. Так что… доверяю? Нет. Сказать уверенно «да» я не могу.