Паутина прошлого

В словах Арины звучало столько ненависти, что Артем испугался за нее. Хотя Арина находилась в нескольких метрах от него, он почти физически ощутил, что ее колотит крупная дрожь. Ни слова не говоря, он подошел к ней, сел рядом и взял за руку. Она с силой сжала его ладонь, показывая, что оценила поддержку.

Установившуюся в каземате тишину нарушал лишь скрип металлических перекрытий, затем послышался шорох, словно кто-то делал осторожные шаги. Артем насторожился. Нет, показалось. Но вскоре возникло ощущение постороннего взгляда, очень яркое ощущение. Он оглянулся, однако что-либо разглядеть в темноте не смог.

– Идем дальше, – скомандовал Ватсон.

Его силуэт вновь переместился, и очередная свеча осветила лицо следующего пленника. Артем узнал Зайцева. Испуганного, растерянного, совсем не похожего на мачо российского экрана.

– Вот мы и дошли до той роковой ночи в особняке. Пока оставим тех, кто уехал раньше, к ним мы еще вернемся, и займемся сразу вот этим существом, которого я назвал Трусом. Почему Трус? А как еще можно назвать того, кто не защитил девушку, которую, как утверждал, любит? Он видел, просто не мог не видеть, что с ней творится неладное, что она не отдает отчета в своих действиях, но вместо того, чтобы защитить ее, предпочел заняться с ней сексом. Где он был, когда на нее напали в первый раз? Почему не остался с ней?

– Она меня сама прогнала, – промямлил Зайцев.

Ватсон нагнулся к его лицу. Пару секунд всматривался, потом распрямился.

– Ведь ты же видел, что она неадекватна! – рявкнул он.

– Нет! Ничего я не видел! Я плохо соображал, я же тоже хлебнул из той бутылки, и вообще не знаю, что там произошло. Помню только, как подрался с Мавриным, я же вступился за ее честь!..

– За себя ты вступился или просто сорвал на Маврине злость. Почему ты молча смотрел из-за угла и даже не пытался помочь, когда на Лену напали в курительной? Она же наверняка кричала!

– Я не слышал… я… – Похоже, Зайцев лихорадочно соображал, что еще можно придумать в свое оправдание.

– Она могла не почувствовать боли, наркотики наверняка притупили чувствительность, – тихо произнесла Арина. Она не защищала Зайцева, в ней просто говорил врач.

– Вот, видите! Я не виноват! – Зайцев схватился за участие Арины, как за соломинку. Он дернулся, порываясь вскочить, но веревка удержала его на месте.

– Почему ты не помог ей, когда она прошла через Белый зал? – продолжал задавать вопросы Ватсон.

– Не заметил, я же был в гостиной…

– Лжешь! Я был в особняке. С того места, где ты сидел, отлично просматривалась часть Белого зала, через который она проходила.

– Мне было плохо, в голове все путалось, плыло перед глазами, – заскулил Зайцев. И вдруг завопил: – Я ни в чем не виноват, я никого не убивал, это все Наташка, что вы ко мне пристали! Она Ленку порезала, с нее и спрашивайте, а я никого не убивал!

Похоже, у Зайцева начиналась истерика. Он завыл, задергался, упал на пол, свернувшись «зародышем», но сразу затих, как только прозвучал окрик.

– Заткнись, позорище! – Артем узнал голос Лапушкиной.

Пламя очередной свечи озарило лицо «соседки» Зайцева. Да, это была Лапушкина. Злая, взъерошенная, с потеками туши на щеках.

– Не позорься, они все равно ничего не докажут, – презрительно рявкнула она. – И убивать нас не станут. Хотели бы убить, убили бы сразу без этой клоунады.

– Мадемуазель Завистница права, – усмехнулся Ватсон.

Наталья не удостоила его ответом, только гневно сверкнула глазами.

Ватсон остановился перед ней. Сейчас он стоял совсем близко к Артему. Движения, фигура – все говорило о том, что перед ним совсем молодой человек, скорее всего, моложе него самого. И голос был молодым, хотя маска на лице и искажала его.

Но кто он? Какое отношение имеет к событиям девятилетней давности? Ведь тогда ему было совсем мало лет! Кто-то, кто тайно был влюблен в Лену? Артем не ошибся, когда говорил, что похитителем движет не стремление отомстить, а желание найти убийцу. Он окончательно уверился в своих предположениях, как только Ватсон заговорил с Зайцевым: голос похитителя сразу изменился, исчезла ироничность, вместо нее прорезались горечь и негодование. Тут точно что-то личное. Только может ли юношеская привязанность оказаться настолько глубокой, чтобы просуществовать столько лет? Нет, тут что-то другое.

– Можешь ничего не говорить, я знаю, это ты порезала Лену куском зеркала, а потом подбросила осколок в общую кучу, – Ватсон сделал упор на «знаю». – А еще я знаю, что ты видела, как Воровка вернулась в особняк. Вернее, видела машину, а затем сама Воровка рассказала тебе о своем возвращении, она ведь все тебе рассказывала. Она приходила. За телефоном Лены. Почему-то решила, что там есть видеозапись, как она крадет кошелек из сумки учительницы. Лена ведь требовала, чтобы она призналась и вернула деньги, наверное, угрожала все рассказать.