Паутинка

"Агнеса", – сказал кто-то в моей голове (голос – ну очень похож на безвременно ушедшего брата!) – " Солнце моё. Так и то, что боль прошла – это тоже, честно скажи, ЕГО последствия? Дара изменений? А может, проще признать, что никакой "паутинки" не было – это ты сама себе внушила?"

Стоп. Сто-оп! Так вот что это были за странные ощущения. Меня ведь… не беспокоит моя глотка! От слова 'совсем'. Уж, казалось бы, сколько дней маюсь, да и недавно чуть не отплыла (как выразился лешак) – а теперь, нате-здрасте, взяло и прошло? Не может такого быть…

Снова и снова я проводила пальцем по шее. Все как прежде, сетка на коже есть; что ж я не чувствую знакомого зуда?

'Надо идти обратно. В город, к Пашке, Сашке и Кашке. Если кто-то способен понять, в чём причина, так это они'.

И вот поэтому, Фера, я больше не могу у тебя задерживаться. Ты сделал для убогонькой очень много; признаю, помощь твоя бесценна. Однако ж мы оба знаем, что я злоупотребила собственно самим твоим обществом, и живу в нахлебниках. Так не годится.

Я знаю, ты любое моё страдание согласен разделить до конца. Но сейчас-то речь не об этом… Сейчас речь о тайне – странной и страшной тайне. И что она значит, должна раскрыть я. Только я сама.

…Прощай, леший. Мне ещё долго предстоит странствовать по свету. А у тебя всё так и останется хорошо; я уверена.

В конце концов, должна же быть надёжная гавань, куда мне после всех эти перипетий возвращаться?

Спасибо за всё. Особенно – за то, что был со мной, когда я уже и сама отчаялась.

Пожелай мне удачи; я иду к землянам.

…Брести по колкой хвое, с сапогами в руках, не особенно трудно (я привыкла! Это Сашка у нас – нежное и трепетное создание: две-три минуты босиком во дворе – для неё уже непосильный подвиг. Оттого-то я всегда смеюсь над ней…) Впрочем, ладно. К делу сие отношения немного имеет, а забивать вам голову своими личными за… заморочками я не собираюсь.

Дорога к лагерю землян шла через деревню. Большую, кишащую грязным и оборванным людом (почти как у нас на Жучином Холме!) Понемногу рассвело; я проходила тесные улицы, где часто надо было озираться и шарахаться в сторону – прямо под ногами мельтешила голопузая малышня; кое у кого по предплечьям, горлу или рукам змеился иссиня-серый узор.

'Удивительно', – подумала я. – 'У них тут хворь свирепствует, а мне почему-то все равно'.

Носком сапога я пинала мелкие камешки, попадавшиеся по дороге. Ругалась про себя, если какой-то был слишком большим и тяжёлым (хоть у меня – как я только что говорила – грубые и выносливые ноги, я все же ими дорожу!) Но, несмотря на трудности пути, все-таки двигалась. Вперёд и вперёд, почти не думая, куда. Пока не пройду хотя бы половину Тропы – не стоит отвлекаться; пусть это будет поход ради самого похода. Так больше шансов, что я дойду.

Всюду передо мной были слабые, несчастные люди. Мужчины – полунагие, с грязно-бурой, а то и серой кожей, с иссохшими мышцами. Они до чертиков напоминали трупы; только глухой стон, исходивший у них из губ, давал понять, что это не так.

Женщины держались чуть бодрее (оно и не удивительно – когда мужиков, всех до одного, скосила 'паутинка', на ком остаются дом, огород, собака, дети?.. Вот что-то же. А вы говорите – баба от природы слаба. Ну да, конечно, слаба. И тоже не умеет противостоять хвори, а на помощь далеких друзей-землян ей надеяться – увы! Но, Карм меня побери, кто еще-то, пусть даже и в нездоровом виде, все это потянет?.. Эпидемия там, не эпидемия, – работать надо!..)

Среди этих людей ходил высокий светловолосый парень в маске, как у доктора. Парень втискивал больным в полуоткрытые рты странный кругляш ('Мистер Пилюлька', – хохотнула я). Раньше, когда я ещё жила у сэра рыцаря в замке, верила в торжество любви и добра, а также была гораздо меньшею эгоисткой, охотно представила бы в роли доброго лекаря… моего Марка. Это сейчас я знаю, что Марка Орм наделил холодным сердцем; что он никогда не унизится до помощи беднякам; что…

'Ой-ей, лапушка. А ведь ты ошиблась! Это о н, это сэр рыцарь! Ну как, скажи мне, к а к можно было не узнать?'

Картина маслом – умирающие закрыли своими телами всю улицу, а среди них ходит Марк, сокрушается (поминутно хватясь за за голову и говоря:

–– Боги, боги! Что же мне делать с ними?)

У Марка, как и у них у всех, грязные сизые нити на руке. Сам он, наверное, так же наплевательски относится к 'паутинке'… а может, наоборот. Может, и понимает, что не способен никого на самом деле вылечить, но не хочет тупо отсиживаться в замке. 'Ты прав, лорд. Всегда лучше что-то делать, даже если результата нет и не будет'.

Да-а; плохо я его знала, выходит! Хоть нас и связывало столько всего, – радость, печаль, боль, страх… Жаль, что мы провели вместе не так много времени (а мне-то раньше казалось – чертову уйму!) Жаль, что не смогли друг другом проникнуться как следует. Жаль, ничего из нашей любви не вышло!.. Теперь я, кажется, могу это сказать, – вот т а к. Честно, прямо; без задней мысли и без ехидства. Облегчения, правда, не чувствую, – но все равно, хорошо, что Орм на это сподобил. По крайней мере сейчас.