Паутинки

Тоска меня утюжила,
Выматывая злость.
Одета черным кружевом,
Моя устала плоть.

Была я словно дерево,

Засохшее весной;
Зачем тогда поверила
Тому, кто был со мной.

Кто лил слова елейные

Лишь воздух тормоша,
Но как не разглядела я:
Его пуста душа.

Унылой вялой похоти,

Стареющий ночник,
Меня коснулся, походя,
Затрепетал… и стих.

Измелет души в крошево

Пустынный старичок,
Запрячет их неспрошенных
В секретный сундучок.

И слезы крокодиловы

Тот принесет на пир.
Не верьте старцу, милые,
Он, времени, вампир.

Этот запах

Он проник сквозь дверную щель незаметно,
И обволакивал, и ширился, и рос.
Через ноздри вошел в меня, обернулся громадой
И, взорвав мои внутренности,
Вывернул наизнанку, обнажив содержание!
Я с удивлением вглядывалась в то прекрасное,
Что таилось до сих пор.
Я с отвращением увидела свои пороки.
А еще поняла, что на восемьдесят процентов
состою из воды…
и содрогнулась.

Откровение актрисы

Моя судьба могла бы быть другою
(Кого б теперь я называла любым?)
Он был чужим, я слишком молодою,
Когда его поцеловала в губы.

Тот поцелуй, внезапно с губ слетевший,

Весне предназначался и природе.
Кто виноват, а кто тут потерпевший?
Ведь не было любви, а что-то вроде.

Вошло в привычку: не любовь, а мука —

Слова любовные заучивать пристало,
Но годы шли, и одолела скука:
Я оглянулась, а души – не стало.

И руки заломив назад до боли,

Я содрогаюсь от немых рыданий:
Зачем даны мне были только роли
Чужих страстей и не своих страданий.

«Море отдыхало перед бурей…»

Море отдыхало перед бурей,
Тихая волна шепталась с плёсом:
То баюкала его тихонько,
То тревожила одним вопросом.

Старый плёс вздыхал, не отвечая,

Может, просто, он не знал ответа.
А волна, наивная, мечтала
Навсегда соединиться с ветром.

Ошибки

Бегу по сентябрю ошибок,
Зачем нелепое «прости»,
Когда порыв мой вял и зыбок.
На память – узелки в горсти

Держу на случай, вдруг, покаюсь,

Но вот – поди, не вышел срок —
Я размахнулась… и, как стая,
Летят ошибки за порог.

Маме

Когда весна растопит старый снег,
И примет птиц, вернувшихся домой,
Я навещу последний твой ночлег:
Безмолвный холмик над живой землей.

Присяду тихо, вечный сон храня,

Твой от своих, пока земных сует:
Я знаю, мама, ты простишь меня,
Простит и бог, а я, конечно, нет.

Не верящая в бога никогда

(Рука отсохнет лоб перекрестить!),
Родная, ты молилась за меня.
Тебя он взял, меня оставил жить.

«Жми педали, старина…»