Павел Чжан и прочие речные твари

Раннее детство Павел мог назвать счастливым. Он помнил дом, казавшийся огромным, а по факту небольшой: три комнаты, чердак и кухня. Это отсыревшее нехитрое богатство досталось матери от бабки по наследству и стояло на участке в восемь соток, отделенном от Коломны неспешным течением Оки. В саду росли яблони и вишня, сосна, по осени терявшая часть пожелтевшей хвои, в углу поддерживал забор здоровый дуб. Под ним отец поставил старую скамейку с основой из чугуна, покрасил в черный цвет.

Еще Павел помнил главную улицу деревни, от которой уходили улочки поменьше, а в самом конце, у поля, вытянулась церковь, золотясь макушкой. По дороге через деревню гоняли машины, чаще в пятницу и на выходных, когда все ехали из города на дачу и обратно. Павел представлял, что за забором проносятся большие басовитые пчёлы, слишком тяжелые, чтобы высоко летать. Они чиркали брюшками асфальт, взметая пыль, пахли сажей и бензином, спешили за медом даже ночью, на миг освещая Павлову комнату слепящими глазами.

Отец, Чжан Шэнъюань, приехал из Китая за два года до рождения Павла. Ему было под сорок, роста невысокого, но с телом гибким, как молодое дерево. Всегда в костюме – он любил костюмы, всегда в очках с толстыми линзами, без которых он ничего не видел.

Он был специалистом по русской литературе и знал о русском всё, очень любил историю и преподавал китайский. Когда он пришел устраиваться в местную школу, там не знали, что и делать со свалившимся на их головы счастьем: они искали учителя литературы и русского, а к ним явился китайский доктор филологических наук из самого Шанхайского университета. Но на работу его взяли, причем на полторы ставки, вместе с литературой поручив ему китайский. Отец даже предлагал матери сесть дома и не работать, но, как только Павел подрос, она определила его в детсад и устроилась в магазин кассиром. Среди прочего персонала она сильно выделялась: рослая, красивая, всегда с безупречным макияжем, хорошо одетая – с модельно-инстаграмных времен у нее осталось много дорогих вещей. В том магазине у нее что-то не заладилось, она потом работала на почте и на каком-то складе, нигде подолгу не задерживаясь.

Дома отец собрал библиотеку: сам сколотил стеллаж, установил его вдоль стены в столовой и постепенно заполнил книгами, сперва русскими, а позже китайскими, когда их начали ввозить в больших количествах после обвала рубля и «великого сближения России и Китая». Читал он много, и Павла тоже приучил. Говорил с Павлом он только по-китайски. А как он умел слушать! Вникал в каждое слово, будто ему рассказывали что-то безумно интересное и важное, и все в деревне говорили маме: ваш Шэнька-то, какой воспитанный мужчина, даром что китаец.

Иногда заходили его ученики, стучали тихонечко в калитку. Отец откладывал дела, садился на лавку, ту самую, под дубом, и они подолгу что-то обсуждали, водили пальцами в учебниках китайского. В знак благодарности ему дарили книги. «Лучше бы деньгами, ты им целый урок провел», – ворчала мама, но обижаться на отца подолгу не могла. Он как-то унимал ее тревогу, прогонял темный холод, который порой сковывал ее лицо.

«Я заработаю еще, – так он говорил. – У нас будет столько денег, сколько нужно для хорошей жизни».

Павел так не умел. С ним мать была слегка в расфокусе. Она улыбалась, но будто бы не тому, что рассказывал ей Павел, а каким-то своим мыслям. Рассеянно говорила «да-да-молодец», глядя в телефон или телевизор, и отправляла Павла прочь. Порой, когда он слишком ей мешал, ее взгляд переставал блуждать, скользить по касательной мимо и наконец фокусировался, но от этого становилось очень неуютно, зябко. Павел съеживался и проваливался в черное ничто.

Однако отцовские уроки не прошли впустую: в четыре Павел уже читал про себя по-русски, в семь – по-китайски, если не очень сложный текст. Говорил на обоих языках ровно, без акцента, учился в школе тоже ровно и без интереса. Он не понимал, зачем просиживать на занятиях, которые не были ему нужны, и с жалостью следил, как сосед по парте с трудом выводит буквы, царапая строку.

Единственной терра инкогнита была информатика, которую ввели со второго класса. Все вокруг умели обращаться с планшетами, а Павел знал только, как их включать и открывать учебники и тесты. Ноутбуков и прочих гаджетов отец домой не покупал, только планшет для матери. Тот же планшет выдавали Павлу в школу, причем такой старенький, что на нем подвисали даже учебные материалы. Иногда он совсем замирал, и отец нехотя брал его в руки, куда-то лез и реанимировал, поразительно ловко набирая команды. Интернет он тоже дозировал по капле, а Павла тянуло к ярким, как небо, экранам, к ветвящимся меню сайтов и играм. Последние, правда, были скорее интересны своим устройством, кодом, взломав который, можно читить.