Павел I

И на этот раз государь обратился к графу:

— Скажи, Строганов, о чем ты насвистывал нашему родственнику?

— Государь, насвистывают только безголосых соловьев, — сказал Строганов, — а его высочество имеет в себе орлиную кровь.

— Да, птичка-невеличка, а ноготок остер! Он, кажется, уже царапнул вас с Нарышкиным?

— Его высочество пожелал скрыть от нас свои познания под драгунским мундиром.

— Разве нельзя быть драгуном и обладать познаниями, Строганов?

— Лучшее доказательство последнего, государь, сам его высочество, генерал-майор и шеф драгун вашего величества.

— Да, да, он отлично обучен, отлично обучен! — повторил полюбившуюся фразу Павел Петрович, как будто речь шла об отлично натасканном щенке. — Он обладает познаниями, достаточными для его лет, хотя и не обучался якобинству у Ромма, а манерам у Теруань де Мерикур, как твой сын Павел! — кольнул Строганова государь в самое больное место.

Сын Строганова в разгар революции очутился с воспитателем своим Роммом в Париже, поступил в клуб якобинцев, участвовал в осаде Бастилии, присутствовал на заседаниях национального собрания, практически проходя курс политических наук, как объяснял в письмах к отцу его премудрый Ромм. По приказанию Екатерины, Строганов послал за сыном графа Кочубея, едва вытащившего мальчика из революционной клоаки.

Сказав колкость Строганову, император хрипло захохотал. И так как все у него делалось по часам, то вдруг он поднялся с места, и в то же время все, как бы вследствие электрического тока, вскочили на ноги.

XV. Новый отец

Император удалился на одну минуту и, возвратясь, подал императрице руку, чтобы идти к столу, накрытому в соседней зале.

Ужин начинался в половине девятого и оканчивался ровно в девять.

Принц Евгений за столом посажен был между графиней Шарлоттой Карловной и великой княжной Марией.

За каждым стулом стоял паж.

За стулом императора — два камер-пажа в малиновых кафтанах.

На одном конце стола стоял, облокотясь на свою трость, пажеский гофмейстер чином полковник; на противоположном конце — обер-гоф-фурьер Крылов в том же чине.

Оба — мальтийские рыцари.

Разговаривали за ужином мало. Мешало обилие стремительно обносимых блюд. И так едва доставало времени отведать кушанья.

Принцу Евгению, кроме того, препятствовало насыщаться столом российского императора соседство Шарлотты Карловны, один взгляд которой холодил кровь в жилах мальчика.

Легкое прикосновение императора к стоявшему против него блюду с разным мороженым служило преддверием близости вставания из-за стола, что происходило неизбежно по первому удару заповедных девяти часов.

Аппетитнейшая внешность заключительного кушанья императорского ужина заставила принца забыть и соседство Шарлотты Карловны и внимательное наблюдение за ним через стол барона Дибича.

Не успели, однако, губы принца коснуться мороженого, представлявшегося его жадным взорам в образе всевозможных восхитительнейших плодов жаркого пояса, как наступила роковая минута вставания.

Огромные часы столовой ударили медлительно-протяжным боем. Император поднялся. За ним все вскочили, опять словно от электрического удара.

Поднялся и принц. Но он не мог преодолеть сразу силу стремления к мороженому, столь близкому к устам его и уже ускользавшему, а поэтому несколько мгновений оставался в согбенном положении над своей порцией. К тому же шпоры его запутались в скатерти, а паж стремительно выдернул стул.

Принц шлепнулся на пол.

Принц и сам не мог удержаться от смеха, да к тому же он видел, еще не поднявшись с пола, как император подал пример ко всеобщему хохоту.

Но внезапно лицо его нахмурилось. Он сурово что-то заметил великому князю Константину, смеявшемуся больше всех.

— Не ушиблись ли вы, милостивый государь? — спросил он принца с участием, когда тот, наконец, встал на ноги. И с недовольством быстро вышел из залы.

Графиня Шарлотта Карловна бросила на принца строжайший взгляд.

Императрица-тетя проговорила, уходя:

— Vous 'etes un 'etourdi, mon ami![28]

Великие князья продолжали смеяться. Великая княжна Мария Павловна глядела на принца с состраданием, наследованным от матери, полагая, что ему очень больно. Екатерина, более чопорная, выражала на восхитительном своем личике недоумение. Супруга цесаревича качала головой, а Елизавета, с видом Гебы, ему умильно улыбалась.

Барон Дибич во время этой сцены попеременно переходил от отчаяния к восторгу. А господа придворные при прощании кланялись принцу еще ниже, чем прежде.

Евгений остался, наконец, с одними пажами, которые, не обращая никакого внимания на маленького императорского любимца, толпой кинулись на конфеты, оставленные по заведенному обычаю в жертву их хищничеству.

Так всегда бывало у Фридриха Великого! Пажи исполняли обычай с особым рвением, вовсе не потому, чтобы их пленяли конфеты, а лишь будучи осведомлены, что государю это угодно и приятно, и так как пажи Фридриха Великого всегда дрались за конфеты, то и они подняли шум, толкались, вырывали с видом жадных обезьян друг у друга добычу и угощали друг друга примерными пинками, щипками и затрещинами.