Павел I

С тех пор, как он узнал высочайшую волю и возвращение его было неминуемо, хотя это и совпадало с собственным его желанием и отечество также манило юношу и призывало к себе, но в то же время и вся прелесть беспечной, счастливой венской жизни представлялась воображению. Он ощущал грусть разлуки с прекрасным городом. Он уходил, многократно оборачиваясь назад и простирая руки к покидаемому.

Саша изложил эти колебания своей души принцу.

— Нам приятно видеть, что мы сумели так привязать вас к венскому обиходу, — сказал принц. — Впрочем, едва ли в данное время отечество усладит вас светлыми впечатлениями. Хотя оружие русских, как всегда, покрывается лаврами, но мрачные тучи раздора и ненависти, самовластия и произвола отравляют организм государства. Теперь в ваше отечество скорее может призывать суровый долг гражданина, чем собственное влечение. Толпы изгнанников покидают Петербург. Одни, чтобы прозябать в глухих дебрях Сибири, другие, чтобы укрыться в родовых поместьях, наконец, третьи совсем покидают отечество. Многие переплывают море, чтобы найти убежище в свободном Альбионе. Иные едут в Голландию, в Германию. Ожидается в скорости наезд русских и в Вену. Вот в какую минуту вам, милый юноша предстоит увидеть вновь гиперборейское небо!

— Да, я уже слышал об этом от графа Разумовского, а раньше от графа Зубова. Но все же я не теряю надежды на милость государя к нашему семейству. Император всегда так уважал и любил отца.

Старый принц покачал головой.

— Не доверяй улыбке падишаха — в его устах сверкнули львиные зубы! Эта восточная пословица пристала особенно к императору Полю, дивному смешению версальца двора Людовика-Солнца, рыцаря гроба Господня, прусского экзерцирмейстера и восточного деспота. Я знал Павла Петровича еще наследником. Живо помню его при французском дворе с прелестной супругой. Его ум, образованность, множество прекрасных черт души его мне известны. Наконец, мысль о нем всегда соединяется в моем воображении с прекрасным закатом королевской Франции, который мы, увы! почитали утренней зарей прекрасного безоблачного дня! Антуанетта! Людовик! — взволнованно произнес эти имена старый принц и на мгновение закрыл лицо руками.

— Милый юноша, — продолжал он, поборов волнение, вызванное воспоминаниями, — пред нашей разлукой я хотел бы передать вам некоторые выводы моего опыта. Хотя я отлично знаю, что чужой опыт мало учит, поражая ум, но не сердце, обиталище наших страстей, во всяком случае то, что я скажу вы выслушаете не без пользы для себя.

— Ваш опыт, принц, усвоенный мною, станет для меня заповедью, — сказал юноша.

— Да, да, не льстите старику! Но тот, кто видел гибель королевской Франции и крушение престола святого Людовика, пережил столько, что получает способность прозревать самое будущее. Поверьте пророком не так трудно быть Надо лишь познать глубину человеческого безумия, легкомыслия и ничтожества. Я видел конец царствования Людовика XV. Я видел юный двор дофина и Антуанетты. Я сопровождал графа и графиню Северных в их путешествии. Я служил великой монархине — Марии-Терезии. Я видел Семирамиду севера, сопровождал ее шествие в Крым, видел лагерь Потемкина… Я познал Восток и русских властителей и вельмож. Я никогда не стану осуждать императора Павла за строгости им введенные в гвардии. Но Россия семьдесят лет была управляема женщинами и их любовниками Сразу невозможно изгнать изнеженность нравов, интриганство, лесть, подлость, коими заразились высшие сословия в вашей империи. Император Павел принял скипетр с лучшими намерениями. Но пошел к цели своей слишком прямыми и быстрыми шагами. Он повелел гражданским чиновникам открывать присутствия с шести часов утра при свечах. В царствование родительницы Павла они едва собирались к часу и двум дня. А роскошь вельмож! Их наряды, усыпанные брильянтами! А безумная карточная игра! А беспутство гвардейцев, даже солдат! Все это я знаю. Все это должно обуздать. Но… император Павел погибнет в борьбе с национальными пороками русских, развившимися под женской властью!

Принц де Линь прошелся по книгохранилищу. Кумиры богов и бюсты великих певцов древности и Франции спокойно белели в сумраке обширного покоя, стены которого покрывали ряды фолиантов. В венецианское окно смотрел сад, испещренный красками осени.

Саша с изумлением слушал принца.

В первый раз при нем так говорили о правлении великой монархини, перед памятью которой он благоговел.

— Принц, — сказал он, — мне тяжело слышать такое беспощадное осуждение правления великой императрицы, которая была мне второй матерью!