Павел I

— Откуда вы взялись, граф? Неужели возвращаетесь в Петербург? Кажется, вы были на побывке в Вене? Что влечет вас, новый Даниил, в ров львиный? — такие и подобные вопросы и восклицания сыпались на Рибопьера.

— Оставьте его, господа, — сказала Жеребцова. — Вы его совсем затормошили. После Европы ему чудно попасть в наш хаос. Он растерялся прямо Подите, Саша, ко мне! — поманила красавица, по своему обыкновению выставляя для поцелуя полные, прелестные локотки свои и пряча пальцы, которые она не любила, находя слишком большими. И единственным признаваемым ею в себе недостатком. — Садитесь вот тут, на этот бочонок. Он немного засалит вас, но вы и так залеплены дорожной грязью. Да и где тут думать об опрятности, когда Петербург превратился в истый свиной хлев!

— Или в лабиринт, где живет Минотавр, пожиратель людей! — крикнул один из гвардейцев.

— И сторожащий прелестную Ариадну! — прибавил другой.

— Поджидающую нового Тезея! — ввернул третий.

— Думаю, что от древнего Минотавра было менее навоза, чем от всероссийской свиньи в ее хлеву! — заключил четвертый.

— Перестаньте, господа, прошу вас! — приказала красавица. — Вы окончательно оглушили нашего милого графа, который, сказать 'a parte, замечательно возмужал и похорошел за свое пребывание в Вене.

— О, после такого вступления можно ожидать что графу предложено будет ради безопасности повернуть обратно в карете Ольги Александровны! — проворчал толстый гвардейский полковник, сидевший на другом бочонке.

— Молчите! — крикнула ему красавица. — Милый Саша, расскажите, как вышло, что вы покинули Вену и возвратились в отечество?

IV. Туда и обратно

Рибопьер скромно сообщил, что он вместе с другом своим, ротмистром Дитрихом, возвращается из Вены в Петербург по высочайшему повелению государя и не ожидал видеть и слышать то, что представилось ему здесь.

— То ли еще услышите, — сказал толстый полковник, — если неделю только проживете в Петербурге.

— Вот что я скажу вам, граф, — начала Жеребцова, — у нас теперь конец октября, и видите, я уезжаю из Петербурга и из России совсем, в Англию, у меня слава Богу, есть друзья в Лондоне. Его величество король Георг очень со мною близок. Лорд Витворт выехал раньше меня и приготовит мне отель, где я проживу до весны… В конце марта месяца или в начале апреля, когда пройдет суровость погоды, теплое веяние растопит ледяные покровы земли, засияет новое, молодое солнце, тогда, в светлый праздник освобождения и возрождения России, я вернусь. Надеюсь, что найду вас в полном благополучии, милый Саша. Хотя ныне всякий обыватель Петербурга живет в нем, как на вулкане. Я удивляюсь тому, что венские друзья не задержали вас и отпустили в Россию.

— Но граф Разумовский получил высочайшее повеление.

— Ах, Саша, каждый день выходят повеления, отменяющие предшествующие, и часто высланные из столицы, промедлив в пути, возвращаются обратно с фельдъегерем, посланным им вдогонку. Нами играет прихоть случая. Никто не знает, что будет с ним завтра…

— Но все убеждены, что долго так продлиться не может, — досказал толстый полковник.

— Долго так продлиться не может, — хором подхватили гвардейцы. — Перемена необходима! Она неминуема.

— Вы удивляетесь тому, что слышите здесь, на почтовом дворе, на народе, при открытых окнах, — опять заговорил полковник. — Но поймите, мы дошли до предела. Всякая безопасность утрачена. Молчи, говори, делай так или иначе, ступи вправо или влево, все равно ни за что нельзя ручаться. Мы долго трепетали молча. Но все же надеялись, все же не постигали всего ужаса нашего положения. Теперь нет никаких уже сомнений. Если так продлится, мы все осуждены на бесчестье, ссылку, каторгу, на самую казнь. За что? Про что? Деспотический вихрь нас подхватил и несет в бездну. Без революции, среди глубокого мира в стране мы переживаем террор и не хуже французского. Более полутораста офицеров гвардии вышли в отставку и добровольно уединились в дальних поместьях. Те, что еще служат, идя на вахтпарад, на всякий случай зашивают в подкладку деньги, ибо часто прямо с парада сажают в тележку — и марш-марш! Да всего ни рассказать, ни описать. Надо самому пережить. Что ж?

Русский человек таков по природе своей, что крайняя опасность делает его равнодушным к самой гибели и развязывает ему язык.!

— Я уже слышал это сейчас, — сказал Саша Рибопьер.

— От кого?

— От офицера на заставе.

— Ну, вот, видите!

— Я полагал, что найду вас в Петербурге, — обращаясь к Шуазелю, продолжал Рибопьер, — а нахожу здесь. Я везу вам теплые приветствия от принца де Линь!

— Ах, принц де Линь! Старый друг! Как я вам благодарен! — обрадовался Шуазель. — Ну, что он, так же увлекателен, этот Протей мысли? Как его здоровье? Что нового в Вене?

Старик засыпал Рибопьера сотней вопросов, касавшихся двора и венских гостиных.