...Как это славно,
Что я, сын умерщвленного отца,
Влекомый к мести небом и геенной,
Как шлюха, отвожу словами душу...
Екатерина старалась не напрасно: Павел, несмотря на свой спокойный вид, вновь находился в угнетенном состоянии духа. Узнав о своем жалком положении обманутого мужа, он в первые дни не мог избавиться от желания перечитывать вновь и вновь скандальные письма Натальи к Разумовскому. Это стало для него чем-то вроде самоистязания. Некоторые из них он разорвал, но другие, которые больше всего ранили его и подтверждали его разочарование, оставил. И особенно то, в котором любовник советовал своей подруге терпеть «урода». Уродом, конечно, был он!
Тогда он вставал с кресла и подходил к висящему на стене зеркалу, гримасничал перед ним, дышал на него, оставляя запотевшим...
«Раздражительность Павла происходила не от природы, –
Царевич боялся отравления и не ел блюд, которые готовил для него придворный повар.
«Когда Павел был еще великим князем, –
Князь Лопухин дал классические описание этих припадков:
«Император бледнел, черты лица его до того изменялись, что трудно было его узнать, ему давило грудь, он выпрямлялся, закидывал голову назад, задыхался и пыхтел. Продолжительность этих припадков не всегда одинакова».
Но как только припадок проходил, верх брало прирожденное благородство Павла.
«Когда он приходил в себя, –
Его натура была склонна к доброте, и вся ложь и злость, жертвой которых он чувствовал себя, и все оскорбления, которым он подвергался, омрачали его поступки, его стремление к дружбе и жажду нежности. Нежность казалась ему редчайшим и прекраснейшим чудом на свете.
Ему казалось, он понял: слишком много доброты и жалости заставят его страдать еще больше. Он уже знал, что мать собирается снова его женить. И снова начнется комедия, которая только что закончилась мелодрамой?