Печаль Алконоста

 Была она величиной со скворца. Хвост обычный, не длинный. Она молчала, только оглядывала окрестности, выискивая корм. А я оцепенела, застыла в своём вылинявшем зелёном ситцевом платьице, словно слилась с камышами, боялась даже вздохнуть. Мне хотелось кричать от восторга: такой птицы никто из моих друзей-ровесников не видел. Я ни от кого не слышала рассказа о ней. Только в книжках о природе читала. И сама никогда до того ничего подобного не видела: даже в книжках на картинках зимородки были иными. Но это был он, голубой зимородок!

VI.

 Мой голубой зимородок, бирюзовой искрой мелькнул в зарослях ильинского камыша, молча и со всего размаху, уцепился коготками в стебель камыша, чем и привлёк моё внимание. Внезапно он сорвался с места, резко пискнув, исчез. Птица улетела также стремительно, как и появилась: из ниоткуда в никуда.

 Ах, как же мне хотелось, чтобы он хоть одно пёрышко обронил, подарил мне на память!

 Теперь, умудрённая многими знаниями и одарённая вереницей счастливых дней, что само по себе есть жизненный опыт, я могу с полной уверенностью сказать, что Бог показал мне мою синюю птицу в виде этого редкостного зимородка, явившегося мне тихим солнечным утром в Ильинке, на зареченском берегу. Вновь, как живую, вижу свою птицу счастья, сидящую на камышинке, изогнувшейся над водой под её весом.

 Став взрослой дамой, узнала я из умных книг, что не так уж и редок зимородок в наших краях, но очень осторожен и кому попало, не покажется. Он неловко ходит на ногах, в полёте тоже не виртуоз. Только рыбу ловит с маху: нырк, и в клюве какая-нибудь краснопёрка трепыхается. Птенцов своих тоже рыбой вскармливает. Живёт в норках по берегам рек или прилегающих оврагов. В мутной воде не может ловить рыбу, он её просто не видит. Если река надолго замутится, например, после дождей, то он может даже умереть от голода.

 Видов зимородков много, живут они по всему земному шару. Но различают особо зимородков-рыболовов и лесных зимородков. Я видела голубого зимородка-рыболова. Такие птицы водятся и на Европейской территории, и в западной части Средней Азии, и в Северной Африке. А в Австралии живёт алкион-великан, почти в полметра длиной, который страшно кричит в листьях деревьев, и прозвали его за это смеющимся Иваном.

 Вот интересно! Ведь это русских людей во всём мире называют обыкновенно Иванами. Теперь трудно будет «провести расследование», откуда взялся Иван, ставший названием птицы. Адский хохот альционы испугал ни одного путешественника по Австралии. Алкион, альциона – научное название этой птицы.

 По крупицам собрала я изо всех имеющихся в доме книг сведения об этой дивной птичке. Прежде всего, заглянула в словарь Даля. О зимородке – алкионе – сказано, что птичку называют и лединником, и иванком, и мартынком, и даже новомесячником. Хотя, название, связанное с холодами, как утверждает Брем, вроде бы неправильно дано этим птицам, поскольку их большинство обитает в тёплых, райских краях. Но в весьма авторитетном Большом Энциклопедическом Словаре попалась мне строчка, опровергающая знаменитого немецкого зоолога. В БЭС сказано, что самые распространённые – голубые зимородки, и некоторые из них остаются на зиму у незамерзающих источников, от этого и получили своё название.

 Зимородки улетают раньше даже ласточек и прилетают поздно. Живут они по берегам, заросшим лесом или кустарником. В Ильинке на лугах для них тоже подходящее местечко. Не такое уж это многолюдное село. К тому же сады почти вплотную подступают к речке. Сядет зимородок на ветку невысоко над водой и подстерегает мелких рыб и водяных насекомых – охотится.

 «Некоторые птицы наших стран яркостию пера подходят к полуденным: сизоворонка, золотой щур и зимородок», – указывает Владимир Иванович Даль, знаменитый учёный-филолог. По моим скромным познаниям в орнитологии могу сказать, что означенные птицы относятся к отряду ракшеобразных. Только тут правильнее будет не «щур», а «щурка», потому, что щуры – это иное семейство птиц, вьюрковых, из отряда воробьиных. А здесь речь идёт об осоеде, или пчелоеде – золотой щурке! Которых в Ильинке много живёт в меловых норках по бокам круч.

 Ещё и удода я бы причислила в эту группу райских птиц по полному праву. Сколько раз слышала, словно мерное движенье колеса арбы, волнообразно-зазывное: «уд-уд-уд», и, переждав один вздох, опять: «уд-уд-уд». Потатуй, или, как звала его моя мамочка, – худоту;т, – удод, житель  прикладбищенских прохладных норок. Мама говорила: «Худотут кричит, погода изменится». Она называла так удода, очевидно потому, что он будто выговаривал: «Уд-уд-уд – ху-до-тут!» Часто полуденный крик удода раздавался с кладбища, лежащего под горой, почти рядом с дедовским домом. Казалось, птица хотела сообщить живым людям сокровенное знание людей мёртвых: «Ху-до-тут, ху-до-тут!»...

 В ночь на свои сороковины ко мне пришла мама и сказала: «Здесь так, как там». Или: «Там – как здесь». Шла она по дорожке возле дома, которую всегда обсаживала цветами: календулой, астрами, дельфиниумами, гладиолусами, лилиями... И обязательно шёлковой травой.