Печальная история братьев Гроссбарт

Все трое очутились в клетке: толстые железные прутья тянулись от пола до потолка так, что у двери образовалась вместительная камера. Лишь заперев за собой дверь, Барусс извлек другой ключ и открыл дверцу клетки. Его комната превосходила размером большинство зданий, в какие братья входили за свою жизнь. Справа прямо в пол была вделана громадная ванна – от одной стены до другой. Перешагнув небольшой акведук, уходивший от ванны в противоположную стену, Гроссбарты приметили массивную кровать и письменный стол. Повсюду, кроме бассейна, валялась богато украшенная одежда. Оба мгновенно опознали блеск рассыпанных монет под грудами костюмов. Даже соленый запах из ванны лишь подчеркивал величественную обстановку.

– Лишних предосторожностей не бывает, – объяснил Барусс, закрывая клетку на ключ.

– Прям шикарно, – протянул Гегель.

– Ага, – согласился Манфрид, внимание которого к себе мгновенно приковала ванна: под поверхностью воды мелькнула тень, так что даже волны не пошли; Гроссбарт задержал дыхание, но она так и не вынырнула.

– Нравится, да? – спросил Барусс, встав перед Манфридом и загородив ему вид.

– Что? – моргнул тот.

– Моя собственность.

Добродушный Барусс из коридора испарился, сменившись его вздорным двойником.

– Ясное дело, – ответил Манфрид, глядя прямо в глаза капитану. – Только дурак не оценил бы того, что у тебя есть.

– Оценил или пожелал для себя? – нахмурился Барусс.

– Оценил, конечно, – вмешался Гегель. – Мы же тут по твоей милости, не забывай.

– Ага, капитан, – включился Манфрид и попытался вытрясти из головы туман. – Зачем ты нас позвал сюда во время вечерни, когда нам пристало бы молиться, как всем прочим?

– Молитесь со мной, Гроссбарты.

Голос Барусса дрогнул, и капитан упал на колени перед большим алтарем в алькове, ухватив братьев за плечи и потянув за собой на пол. Он склонил голову так, что борода окутала шею, и зашептал на каком-то новом, не известном братьям языке, а из-под прикрытых век полились слезы. Гроссбарты забубнили молитву на собственном наречии, обращаясь к ростовой статуе Девы Марии с просьбой даровать им терпение, силу и вдохновение. И много золота.

Затем голос Барусса стал жестче, слова вновь зазвучали на понятном языке, и братья принялись вторить его торопливой молитве аминями:

– И даруй рукам нашим и душам нашим силу уничтожить тех, что стоят на нашем пути, нам, царям среди свободных, нам, снесшим муки Иововы, выдержавшим испытания Авраамовы, без отсрочки и отдохновения. Мы не позволим врагам своим оклеветать нас и через нас – Господа и не покоримся тем святотатствующим идолопоклонникам, что правят градом сим и самой Церковью. Мы станем мечом Его и отмщеньем Его против тех, кто предали Бога и человека!

Барусс уже не говорил, а ревел, и от его зверской хватки на плечах братьев остались синяки:

– Мы станем всадниками возвратившимися, Бичом Божиим! Мы прорубим себе путь в пустыни, оскверненные неверными! Мы бросим души их на Судилище разом с их богохульной родней и потомством! Мы возвратим все, что они украли! Мы будем нести смерть, как Он несет, покуда никого, кроме нас, не останется в Святой земле! И какая бы утрата нас ни постигла, мы отомстим за нее врагам Его тысячекратно!

Гегель кивал и повторял раз за разом «аминь», но внимание Манфрида вновь привлек бассейн, и в нем он увидел ее – впервые с момента приезда в Венецию. Не издав ни малейшего плеска, она вынырнула из-под воды и уложила руки на край ванны, опершись на них острым подбородком. Миндалевидные глаза моргнули, по лицу и волосам на скрытую бортиком грудь катились крупные капли. Затем женщина улыбнулась и беззвучно скрылась под поверхностью, прежде чем Манфрид успел разглядеть ее. Он понял, что женщина, наверное, голая, и нервно покосился на Барусса и Гегеля, которые уже оба перешли на крик.

– И кровь, и пламень от Девы Марии! – голосил Гегель.

– И луна падет, и поднимутся волны, чтобы поглотить цветущие Содомы! Авиньон и Рим, Париж и Прагу! Мюнхен и Лондон! Иерусалим, и Каир, и Константинополь! Равно языческий Восток и еретический Запад! Проклятье им всем!

– Проклятье им всем!

– Проклятье, – сглотнул Манфрид, а потом увидел, как статуя Пресвятой Девы вдруг прыгнула на них: – Проклятье!

– Прозрение ждет вас, Гроссбарты! – взревел Барусс, схватив обоих покрепче, чтобы братья не пустились наутек или не принялись бить ожившую статую.

Предосторожность оказалась излишней, поскольку ветерок, взъерошивший им бороды, открыл истину. Опытные Гроссбарты взялись за Деву Марию и вытащили ее наружу, так что уставший Родриго сумел выбраться из потайного хода. От него несло рыбой и плесенью, но холодное выражение лица юноши потеплело, когда капитан обнял его.

– Успех, сын мой? – спросил Барусс, сжимая Родриго.

– Успех, – пискнул тот, и на глазах у него выступили слезы – скорее от слов капитана, чем от его медвежьих объятий. – Вот он.