Печальная история братьев Гроссбарт

– Так чего же ты ждешь, Гегель? – спросила ведьма на том же неповторимом жаргоне.

Оба Гроссбарта потрясенно уставились на нее, ведь прежде никто не мог разгадать их шифр.

– Быть может, Манфрид, твой брат – человек слова? – еще шире ухмыльнулась ведьма.

– Не знаю, какое слово дал мой брат, но всякое наше слово мы можем забрать обратно. И оно точно не касается еретиков и ведьм, – выпалил в ответ Манфрид и добавил, уже не пытаясь скрываться: – Бей ее, Гегель!

Гегель двинулся вперед, несмотря на звон в ушах и холодок во всех иных частях тела, который самым серьезным образом предостерегал его от такого шага.

– Нарушишь свое слово, Гегель, и я нарушу свое, – бросила ведьма, наклонившись вперед в кресле.

Гегель замер, точно ребенок, который собирается с духом, прежде чем нырнуть в ледяную воду. Манфрид задержал дыхание, не понимая нерешительности брата. Может, его опутали какими-то чарами?

– Зачем ты нас лечила, если эта тварь в лесу – твой муж? – спросил Гегель.

– Муж?! – ахнул Манфрид и сполз обратно на пол.

– Что бы ни случилось со мной или с ним – это Ее воля, – тихо проговорила Николетта.

– Верные слова, – прохрипел с пола Манфрид. – Ну, хоть Святую Деву она почитает.

От хохота Николетты у братьев заболели уши.

– Воля Гекаты, Гроссбарты! Единственной истинно достойной госпожи.

– Ересь, – застонал Манфрид, который чуть не лишился чувств от потрясения. – Быстрее, брат, быстрее!

– Гекаты? – повторил Гегель, которому имя показалось знакомым.

– Ее имя я услыхала как шепот во сне еще в юности. Самостоятельно постигала Ее ремесло, но двадцать лет назад в наш дом пришел путник. Путник, которого убоялся даже Магнус. Он обучил меня тому, до чего я не дошла своим умом, а даже этого, уж поверь, хватило бы на многие и многие книги.

В ее голосе послышался тот же добродушный тон, что и ночью, когда ведьма рассказывала свою историю, а ее глаза подернулись радостной поволокой ностальгии.

– Сам Дьявол, – прохрипел Манфрид, у которого световые пятна поплыли перед глазами. – К ней приходил сам Дьявол!

И он снова потерял сознание. Гегель не мог пошевелиться. Впоследствии он объяснял это колдовскими чарами, хотя на самом деле он был просто слишком напуган и мог только таращиться на ведьму.

– Нет, не сам Дьявол, – вздохнула Николетта. – И даже не какой-нибудь рядовой черт. Образованный человек, в некотором роде, ученый. Он провел с нами всю зиму. Я кое-что понимала в крестьянском труде, а Магнус охотился, конечно, но голод всегда дышит в спину, если аппетит у тебя внушительный. Он не только принес нам необычные семена с Востока, но и научил меня готовить себе еду, а также прорицать будущее, проклинать и творить всяческую ворожбу, которую запрещает Церковь.

– Мы… – Гегель сглотнул. – Нам нужно…

– Уйдете, когда я скажу. Я солгала. Я вас вылечила не по Ее воле, а по своей собственной. Рано или поздно вы умрете, Гроссбарты, и смерть ваша будет ужасной.

Манфрид это услышал и вернулся в сознание, к разговору, будто и не отсутствовал:

– Да, ведьма, все умрут, но мы потом вознесемся. Может, и не сразу у нас это получится, но ты от судьбы не уйдешь. Будешь гореть в огне на все времена, когда мы давно отплатим за все свои прегрешения.

– Ни в этом мире, ни в том я уж точно не собираюсь вступать в теологический диспут с двумя такими образованными и благочестивыми марионитами[13], как вы. Если бы я вас убила сейчас, даже очень медленно и мучительно, вы, дурни, цеплялись бы за свою веру, и лишили бы меня награды.

– Еще как! – фыркнул Манфрид, пытаясь справиться со световыми пятнами.

– Сними-ка вон тот мешок, Гегель, – устало сказала ведьма, указав на верхнюю полку.

Гроссбарт подчинился, убеждая себя, что руководствуется исключительно любопытством. Мешок оказался тяжелым и бесформенным на ощупь, будто его наполнили гравием. Гегель протянул его старухе, пока меч дрожал в другой руке.

Покачав головой, ведьма прищурилась:

– Загляни внутрь.

Развязав веревку на горловине, Гегель заглянул. Нахмурился и присмотрелся. Манфрид вновь с трудом встал и тоже бросил взгляд в мешок.

– Что это? – прошептал Гегель и побледнел так, что его лицо стало белее молока.

– Зубы? – проговорил Манфрид, вытаскивая пригоршню из мешка.

– …моих детей, – вздохнула ведьма.

Манфрид резко отбросил зубы прочь и вытер руку о рубаху.

– Бей ее! – завопил он, но тут же сам упал на брата, который выронил мешок и подхватил его.

– Голодные времена, – проговорила старуха, и в ее глазах, кажется, заблестели слезы, но в комнатке было слишком темно, чтобы братья могли быть уверены в этом. – Ранней весной бросить семя, чтоб они народились перед первыми снегопадами. Тогда на зиму у нас будет молоко и немного мяса.

Меч качнулся в пальцах Гегеля, задевая острием зубы на полу. Манфрид с силой сжал плечо брата, изо всех сил стараясь не упасть. Николетта хрустнула костяшками и зевнула.