Печальная история про Марфу и Марию

Потому не притронулся ни к одной вкуснятине… Но, как полагается, накрыл общак. Пировали громко, сытно. К утру Морик встал по нужде и понял, что он в камере один живой. С тех пор прошло много лет, и никто не знал, где теперь он сам: в царстве мертвых или посреди смертных.

И вот Морик, краснодесный, туберкулезно-худой, везучий и живой, за свадебным столом загадочно лыбился и обсасывал третий кусок мяса.

Цветастые, мордатые, пьяные и трезвые, живые и мертвые. И только младшая дочка, Мария, где-то пропадала. Сетовали на нее, мол, не помогает матери, уличная, строптивая. И вдруг кто-то шепнул странно и внятно:

– Молодец… Такая молодая, а так держится…

Камилла не успела удивиться, как взялась откуда-то Мария, вынырнула из бокового зрения и закричала истошно, страшно:

– Вы! Это вы все её убили!!!

Последнее, что видела Камилла – вытянувшееся лицо какой-то незнакомки, кажется той, что отравила всю камеру Морика.

И Камилла проснулась.

Глава 2. Камилла

Если бы меня спросили,

что есть самая большая глупость на свете,

я бы ответил: эмиграция (с).

Автор

Ты скажи: она свободна,

я женился на другой…[1]

Говорят, если в начале года уходит кто-то из патриархов, год будет тяжелым. В январе умер прадед Марфы и Марии.

Прадед был кулаком, трудолюбивым и суровым. На какой-то картине вроде портрета, набросанного умельцем тех лет, представал бородатым купцом средней руки.

Прабабушка была второй его женой. Первой была худая хмурая башкирка. У них уже было двое детей, и как-то зимой он отправился в дальнюю деревню за товаром. И увидел в той деревне девочку 18-ти лет – Синлинжамал. Вернулся домой и развелся с первой женой. Увез Синлинжамал. Первую жену бил, но только раз попытался ударить Синлинжамал, как та твердо сказала:

– Еще раз ударишь, уйду. И не вернусь.

И больше ни разу даже не замахнулся на нее.

Никогда не работала. На работу дед брал троих детей – тех, из 10-ти, что выжили. Одной из этих девочек была бабушка – мать Камиллы.

* * *

Говорили, что та худая башкирка прокляла род их по женской линии. От кого бы ни рождалась девочка, она всё равно оставалась без мужа. Бабушкина сестра как потеряла первого мужа на войне за чужие земли, так больше ни с кем не была до самой смерти.

Бабушка была замужем дважды. Первый муж, родной дед Марфы и Марии, ушел к женщине старше себя на 15 лет. А через год старушка его умудрилась двойню родить. И больше в прежнюю семью он не приходил, как забыл о них.

Как-то они то ли переезжали, то ли делали перестановку. И за каким-то комодом Марфа обнаружила пыльный портрет мужчины. Странное сочетание светлых волос, голубых глаз и азиатских скул. Но более всего поразили губы – мягкие, алые, как от малины, и пухлые, совершенно женские. Марфу тогда поразило, как ее мать похожа на своего отца. Правда, с возрастом волосы Камиллы потемнели и перестали виться.

Видя, какой цветочек растет в ее доме, мать решила выдать замуж Камиллу незамедлительно после школы. Женихи уже вились коршунами – не проворонить бы девчонку, уберечь от глупостей. Да и сама она, женщина в самом соку, жила теперь с новым мужем, башкирином, которому недосуг было заниматься судьбой чужого ребенка.

Лучшая доля для дочки померещилась матери в парне с большим круглым носом и буйными золотыми кудрями. Квартира своя, работает на заводе, был женат, развелся. Это её не смутило, как и случай по пьяни.

Пировали. Новый отчим Камиллы рвет меха на баяне, водочка по стопочкам, салатики неровными горочками. Мать гостей развлекает песнями и танцами, все краснолицы и мутноглазы.

Камилла – ручки на коленки, а будущий зять – в эти коленки – бух!

– Ах, Камочка моя, – тычется губами в руки, – люблю тебя так, что…умру за тебя! Не веришь?

Камилла улыбалась и кивала, что верит, верит.

Мало жениху кажется невыразительных кивков смущенной девы. Оглядел толпу за столом:

– Не верите, вы?!

Гостям было не до него: каждый старался перекричать собеседника, который судачил о своем, перебирая сладкие косточки общих знакомых. Безмятежные лица, ни одно из которых не светилось верой в его любовь, вероятно, и вдохновили парня на отчаянный пинок души.

– Камочка, – шепчет на ухо невесте, – позволь, расплету косу твою девичью.

Девушка замерла и ощутила макушкой и затылком, как жесткие горячие пальцы сжали шею, а потом тяжелыми рывками как бы стали снимать с нее волосы. Впервые мужская рука касалась её, и рука эта была железная. Было так неумолимо и неожиданно больно, что она даже не кричала.

Мать всегда говорила ей: терпи. И, сидя в чаду перегара, как под парализующим газом, она терпела.

Боль перестала. Это будущий муж, дыша, будто от тяжелой работы, перевязывал себе предплечье ее лентой. Она оглянулась и убедилась, что это видит она одна: гости жевали, отчим хохотал, мать перекрикивала жену своего брата, сосед толкнул соседку под локоть, когда та наливала вино, и теперь она с матерком стряхивала с платья вино, а сосед с тем же матерком оправдывался.