Печальная история про Марфу и Марию

Садилась на скамейку напротив и загадывала, что если увидит его, значит, он любит. Но это были окна кухни, и обычно она с раздражением наблюдала мельтешащую фигурку его жены.

Однажды в окне она увидела Максима. Открыв форточку, он курил, глядя в пустую темень двора. Внизу застыла Марфа, разглядев знак в простом совпадении.

«Он думает обо мне. Он печален от того, что не может быть со мной».

Хотела крикнуть: «Максим! Я здесь!». Но пока колебалась, жена окликнула его из глубины квартиры. Он выбросил сигарету в форточку и исчез.

Марфа сидела напряженная и глядела на желтое окно.

«Гадина. Из-за неё он не может быть со мной».

Впервые в ней шевельнулась ненависть.

Ночами фантазии наслаивались друг на друга. Чудилось лето, пляж, она, похудевшая и с отросшими волосами, гуляет с весёлой компанией.

А неподалеку расположились доктор с женой. Она очень подурнела, вместо обесцвеченных прядей на её голове красуется белая пакля. Доктор любуется Марфой, а жена злится. Он смотрит на девушку, понимая, что давно влюблен в неё. Но за Марфой ухаживает юный красавец, к которому доктор смертельно ревнует…

Навязчивые полусны, круговерть образов и новых сюжетов, в которых главными героями были она и Максим, подобно кошмарам, забирали силы днём и по ночам. Из их откормленных телес впору было вылепить роман. Марфа написала несколько стихотворений…

Был сыростью пропахший мглистый вечер.

Я вышла от тебя полуживая.

Не глядя ни на первых, ни на встречных,

ужаленная в сердце, умирала.

Струился вечер горький и обманный.

глумливым шорохам я запретила говорить.

И страшно стало так беспрекословно,

забыто и убийственно любить.

Потухший лист смеялся, не скрывая,

и невзначай в плывущих мимо зеркалах

я только краем глаза увидала

лицо с застывшею гримасой на губах[10].

Всё чаще звуки смеха и рыданий из ночных становились дневными, и она уже путала события. И чем чётче она слышала посторонние внешние звуки, тем бесшумнее становилась сама. И основательнее уходила в свой мир.

Грань между событиями дня и ночными фантазиями стиралась. Они смешивались в голове, подобно молоку, яйцам, сахару и муке, которые знающая своё дело стряпуха умело взбивает и замешивает в крутое тесто, раскатывая потом это крепкой скалкой в тугую колбасу цвета человеческого тела.

В четверг с самого утра зарядил ливень со всеми признаками долгого ненастья: пузырящимися лужами и пустынными улицами. В тот день Мирон, мать которого была весьма предусмотрительной женщиной, всегда знающей погоду грядущего дня, был снаряжён зонтом. Камилла ушла на работу раньше, чем начался ливень, и Мария осталась без зонта, зато с провожатым. Он проводил её домой из школы.

Подростки долго чаевничали на кухне. Мирон бренчал на гитаре, Мария, усевшись на полу, смотрела на него и плела свою косу.

Хитрый Мирон, завел снова свою песню, которая когда-то и разбила сердце маленькой Марии. Он сложил её из стихов другого поэта, и была она про двух сестер. Он запел:

Дети Марии легко живут, к части они рождены благой.[11]

А Детям Марфы достался труд и сердце, которому чужд покой.

И за то, что упреки Марфы грешны были пред Богом, пришедшим к ней.

Детям Марии служить должны Дети ее до скончанья дней.

Это на них во веки веков прокладка дорог в жару и в мороз.

Это на них ход рычагов; это на них вращенье колес.

Это на них всегда и везде погрузка, отправка вещей и душ,

Доставка по суше и по воде Детей Марии в любую глушь.

«Сдвинься», – горе они говорят. «Исчезни», – они говорят реке.

И через скалы пути торят, и скалы покорствуют их руке.

И холмы исчезают с лица земли, осушаются реки за пядью пядь.

Чтоб Дети Марии потом могли в дороге спокойно и сладко спать.

Смерть сквозь перчатки им леденит пальцы, сплетающие провода.

Алчно за ними она следит, подстерегает везде и всегда.

А они на заре покидают жилье, и входят в страшное стойло к ней.

И дотемна укрощают ее, как, взяв на аркан, укрощают коней.

Отдыха знать им вовек нельзя, Веры для них недоступен Храм.

В недра земли их ведет стезя, свои алтари они строят там,

Чтобы сочилась из скважин вода, чтобы, в землю назад уйдя,

Снова поила она города, вместе с каждой каплей дождя.

Они не твердят, что Господь сулит разбудить их пред тем, как гайки слетят,

Они не бубнят, что Господь простит, брось они службу, когда хотят.

И на давно обжитых путях и там, где еще не ступал человек,

В труде и бденье – и только так Дети Марфы проводят век.

Двигая камни, врубаясь в лес, чтоб сделать путь прямей и ровней,

Ты видишь кровь – это значит: здесь прошел один из ее Детей.

Он не принял мук ради Веры святой, не строил лестницу в небеса,

Он просто исполнил свей долг простой, в общее дело свой вклад внеся.