Печальная судьба Поликарпо Куарезмы

Бывало, он по нескольку минут смотрел на горизонт, поглощенный своими мыслями; порой же, работая в саду или в поле, он бросал все, устремлял взгляд в землю и так стоял несколько секунд, почесывая одной рукой другую, а потом, щелкнув языком, продолжал работу. Иногда в такие моменты он не удерживался от того, чтобы испустить возглас или сказать что-нибудь.

Анастасио в этих случаях посматривал на хозяина из-под полуопущенных век — бывший раб, он не осмеливался открыто устремлять на него взгляд, — и не говорил ни слова; Фелизардо же продолжал рассказывать о бегстве дочери с Мандукой из лавки; затем работа возобновлялась.

Ясно, что сестра не видела всего этого, ведь они виделись только в начале дня и за ужином: Куарезма был в полях, а она наблюдала за домашними работами. Все прочие, с кем они поддерживали отношения, также не могли заметить озабоченности майора по той простой причине, что они были далеко.

Рикардо приезжал к ним в последний раз шесть месяцев назад. Последние письма от кума и его дочери были получены на прошлой неделе. Куарезма не видел Ольгу столько же времени, сколько и трубадура, а с Колеони не встречался целый год, с тех пор, как тот посетил «Покой». Все это время Куарезма не переставал заботиться об улучшении своих земель. Его привычки не изменились, а занятия остались прежними. Правда, метеорологические инструменты он забросил.

С гигрометром, барометром и прочими приборами больше не сверялись, показания не записывали. К ним так и не удалось приспособиться. То ли дело было в неопытности и незнании теории, то ли еще в чем-то, но так или иначе, все прогнозы, которые делал Куарезма, основываясь на совокупности имеющихся данных, оказывались неверными. Когда ожидали ясной погоды, шел дождь, когда ожидали дождя, было сухо.

Из-за этого они потеряли много семян, а Фелизардо при виде приборов улыбался своей грубой, щербатой улыбкой троглодита:

— Да что вы, хозяин! Дождь идет, когда Бог того хочет.

Стрелка анероида продолжала плясать, теперь уже никем не замечаемая; максимально-минимальный термометр — настоящая «Казелла»! — висел на веранде, не ловя дружеских взглядов; металлический сосуд плювиометра служил корытом для птиц; и только лопасти анемометра продолжали робко крутиться, уже без нити, на вершине столба, словно он протестовал против такого пренебрежения к науке со стороны майора.

Так жил Куарезма, чувствуя, что кампания против него, перестав быть публичной, продолжается втайне. Ему хотелось бы прекратить ее раз и навсегда, но как, если его не обвиняли прямо, если против него не выдвигали ничего в открытую? То была борьба с тенями, видимостями, и он выглядел бы смешно, если бы принял вызов.

Впрочем, окружающая обстановка — нищета сельского населения, о которой он никогда не подозревал, брошенные земли, не приносившие пользы, — толкали его, патриота, на путь мрачных размышлений.

Майору тяжело было видеть, что этим забитым людям незнакомо никакое чувство товарищества и взаимной поддержки. Они не объединялись ни для чего и жили сами по себе, замкнуто, обычно не вступая в официальный брак и не видя необходимости объединяться для обработки земли. Между тем перед глазами у них был пример португальцев: шесть или больше семей, трудясь вместе, вспахивали немалые по размерам поля, получали хороший урожай и жили с него. Старый обычай — помогать соседям — среди бразильцев исчез.

Как исправить это?

Куарезма пребывал в отчаянии…

Опустить руки — значило признаться в недобросовестности или глупости; недобросовестно или глупо поступали власти, привлекавшие тысячи иммигрантов и не заботившиеся о тех, кто уже жил в стране. Это все равно что на поле, где уже пасется полдюжины голов скота, выпустить еще трех, с целью увеличить количество навоза!..

В своем случае он видел разнообразные трудности и помехи, препятствовавшие получению хороших урожаев и хороших денег. Тут произошло событие, которое ярко высветило одну из сторон вопроса. После прополки, после того как земля, много лет никому не нужная, заброшенная, была возрождена, авокадовые деревья в его поместье стали плодоносить — по правде говоря, неважно, но все-таки плодов было больше, чем требовалось обитателям дома.

Куарезма был очень рад. Впервые у него в руках оказывались деньги, принесенные землей, вечной матерью и вечной девой. Он вознамерился продать урожай. Но как и кому? Лишь один-два человека в этих краях могли бы купить их, и то по бросовым ценам. Полный решимости, он поехал в Рио искать покупателя и стал ходить от двери к двери. Никто не интересовался фруктами — таких, как он, было много. Ему посоветовали найти на рынке некоего господина Азеведо, фруктового короля. Туда он и отправился.

— Авокадо? Э-э… У меня его много. Они стоят очень дешево!

— Я тут спросил в кондитерской, и мне предложили пять мильрейсов за дюжину, — заметил Куарезма.

— Розница, вы же понимаете… Это всегда так… Что ж, если хотите, пришлите мне…

Он звякнул массивной золотой цепочкой, заложил руку за жилет и, стоя почти что спиной к майору, сказал:

— Мне нужно на них взглянуть… Размер важен…