Печальные тропики

В сезон дождей, с октября по март, когда осадки почти ежедневны, температура поднимается с 42° С до 44° С в течение дня, ночи чуть более прохладные, с внезапным и коротким похолоданием на рассвете. Засушливый сезон, напротив, характеризуется сильными перепадами температуры: от дневного максимума 40° С до ночного минимума, который достигает от 8°–10° C.

Попивая мате у лагерного костра, мы слушаем двух братьев из нашей обслуги и водителей, вспоминающих приключения в сертане. Они объясняют, почему гигантский муравьед, тамандуа, оказывается беззащитным в кампо, где он не может, поднявшись, удержать равновесие. В лесу он упирается в дерево хвостом и может разорвать передними лапами любого, кто приблизится к нему. Муравьед не боится ночных нападений, «так как он спит, укладывая голову вдоль тела, и даже ягуар не может знать, где его голова». В сезон дождей надо опасаться диких кабанов, которые передвигаются стадами в пятьдесят и более голов и, будто бы, так скрежещут челюстями, что слышно за несколько километров (не напрасно их называют queixada, от quexio, «подбородок»). Услышав этот звук, охотнику ничего не остается, как убежать, потому что, если он убьет или ранит какое-нибудь животное, то все остальные нападут на него. И спастись от них можно только на дереве или на термитнике.

Один из рассказчиков поведал, что, путешествуя однажды ночью с братом, они услышали крики. Они прийти на помощь побоялись из страха перед индейцами. Крики продолжались всю ночь. На рассвете они нашли взобравшегося на дерево охотника, в окружении кабанов. Ружье он впопыхах уронил.

Более трагическая судьба ожидала другого охотника, который услышал кабанов издали и залез на термитник. Кабаны обступили его. Он стрелял, пока не закончились патроны, потом принялся обороняться тесаком. На следующий день отправившиеся на его поиски товарищи довольно скоро обнаружили место трагедии, над которым кружили грифы-урубу. На земле не было ничего, кроме его черепа и растерзанных туш кабанов.

Бывали забавные случаи, вроде истории собирателя каучука, который встретил голодного ягуара. Они кружили друг за другом вокруг лесного массива, пока из-за оплошности человека не столкнулись нос к носу. Оба застыли на месте, а человек даже не рискнул закричать. «И только чрез полчаса он судорожно дернулся и, задев приклад своего ружья, сообразил, что вооружен».

К несчастью, на нашей стоянке было полно обычных для этих мест насекомых: ос maribondo, комаров, тучами роящейся мелкой кровососущей мошкары piums и borrachudos, да еще pais-de-miel, «отцов меда», то есть пчел. Южноамериканские виды не ядовиты, но они докучают другим образом; жадные до пота, они наперебой садятся на самые лакомые местечки – углы губ, глаз и ноздри, – где, словно опьяненные секрециями своей жертвы, позволяют себя убить, прежде чем они улетят, а их расплющенные на коже тела привлекают новых надоедливых посетителей. Отсюда их прозвище «lambe-olhos» – «глазолизы». Это настоящая пытка тропической бруссы, хуже укусов москитов и мошек, к которым организм адаптируется за несколько недель.

Но где пчела, там и мед – сбору урожая пчел можно предаваться без опасности, вскрывая жилища земных видов или обнаруживая в полом дереве соты со сферическими ячейками, величиной с яйцо. Различные виды производят отличающийся по вкусу мед. Я провел дегустацию тринадцати разновидностей, все были очень приторными, и, как и намбиквара, мы стали разбавлять мед водой. Густой аромат меда сложен и раскрывается постепенно, как букет бургундских вин, а необычность его оттенков приводит в замешательство. Я обнаружил что-то похожее в приправе из Юго-Восточной Азии, вытяжке из желез таракана, которая ценится на вес золота. Мизерного количества достаточно, чтобы блюдо приобрело приятный запах. Очень похожим оказался также запах, выделяемый французским жесткокрылым насекомым темного цвета, его называют жужелица шагреневая.