Печальные тропики

Для меня, который их знал в эпоху, когда болезни, принесенные белым человеком, их почти уже истребили и когда – после гуманных попыток Рондона – никто не старался их подчинить, я хотел бы забыть это удручающее описание и сохранить в памяти лишь картину, которую я однажды ночью, при свете карманного фонарика, торопливо набросал в одной из моих записных книжек:

В сумеречной саванне мерцают огни лагеря. Вокруг очага, единственной защиты от наступающего холода, за ненадежной стеной из веток и пальмовых листьев, поспешно установленной со стороны, откуда ждут ветра или дождя; неотступно преследуемые другими племенами, в равной степени враждебными и боязливыми, возле корзин, наполненных скудными пожитками, которые составляют все их земное богатство, на земле, крепко обнявшись, лежат супруги, чувствуя друг в друге опору, утешение и единственную защиту от ежедневных трудностей и той задумчивой меланхолии, которая время от времени охватывает душу намбиквара. Путешественника, который впервые поселяется в бруссе рядом с индейцами, охватывает тревога и сострадание при виде этих людей, влачащих жалкое существование, брошенных на эту враждебную землю каким-то беспощадным катаклизмом, голых, дрожащих от холода в неясном свете костра. Он пробирается на ощупь сквозь заросли кустарника, стараясь не задеть рук, плеч, тел людей, чьи силуэты угадываются в отблеске огня. Но эта картина нищеты оживлена шепотом и смехом. Пары крепко обнимаются, словно тоскуя по потерянному единству; и приближение чужака не прерывает их ласк. В каждом из них есть какая-то бесконечная доброжелательность, глубокая беспечность, простодушное и чарующее животное удовлетворение – составляющие самого трогательного и самого подлинного выражения человеческой нежности.

XXVIII. Урок письма

Я хотел получить хотя бы приблизительное представление о численности намбиквара. В 1915 году Рондон оценил ее в двадцать тысяч, что было явным преувеличением. Но на момент моего прибытия племена насчитывали несколько сотен туземцев, и сведения, полученные на линии, наводили на мысль об их стремительном сокращении. Тридцать лет назад известная часть группы сабане включала более тысячи человек; когда группа посетила телеграфную станцию Кампус-Новус в 1928 году, в ней насчитывалось всего сто двадцать семь человек, большей частью женщины и дети. Когда в ноябре 1929 года началась эпидемия гриппа, другая группа расположилась лагерем в местности под названием Эспирро. Болезнь приводила к отеку легких и за сорок восемь часов истребила триста человек. Вся группа разбежалась, бросив больных и умирающих. Из тысячи некогда известных сабане в 1938 году оставались лишь девятнадцать мужчин с женами и детьми. Чтобы объяснить эти цифры, к эпидемии нужно добавить войну, в которую сабане вступили несколько лет назад с восточными соседями. Одна большая группа, расположившаяся недалеко от Трес-Буритис, была почти уничтожена гриппом в 1927 году, за исключением шести или семи человек, из которых только трое дожили до 1938 года. Группа индейцев тарунде, когда-то одна из самых многочисленных, насчитывала двенадцать человек (в основном женщин и детей) в 1936 году, из которых к 1939-му выжили только четверо.

Как же дело обстояло теперь? Более двух тысяч туземцев были рассредоточены на всей этой территории. О систематической переписи населения не могло быть и речи из-за постоянной враждебности некоторых групп и миграций племен в течение кочевого периода. Но я попытался убедить моих друзей в Утиарити взять меня с собой в их деревню, где будет организовано что-то вроде встречи с другими племенами, родственными или союзническими. Так я смог бы оценить их нынешнюю численность и сравнить с существующими данными. Вождь племени долго колебался: он не был уверен в своих гостях, ведь если я и мои компаньоны исчезнем в этом регионе, куда ни один белый не проникал со времени убийства семи работников телеграфной линии в 1925 году, и без того шаткое перемирие могло быть надолго нарушено.

В конце концов он согласился, но с условием, что мы отправимся в меньшем количестве: возьмем только четырех волов, чтобы нести подарки. И откажемся от привычных троп, в глубине долины, с густой растительностью, где животные просто не пройдут. Мы пойдем плоскогорьем, следуя маршруту, специально разработанному для данного случая.

Это рискованное путешествие кажется мне сегодня комичным эпизодом. Едва мы покинули Журуэну, как мой бразильский товарищ обратил внимание на отсутствие женщин и детей: нас сопровождали только мужчины, вооруженные луком и стрелами. В книгах о путешествиях такие обстоятельства предвещают неминуемое нападение. Мы шли, терзаемые смешанными чувствами, и время от времени проверяли положение револьверов «Смит и Вессон» (наши проводники произносили «Семит и Вештон») и карабинов. Но опасения были напрасны: к середине дня мы нагнали ту часть племени, которую предусмотрительный вождь отправил накануне, зная, что наши мулы будут идти гораздо быстрее, чем женщины с тяжелыми корзинами и отвлекаемые детворой.