Читаем Печальные тропики полностью

Немного позже, однако, индейцы заблудились: новый маршрут был менее простым, чем предполагали. К вечеру нужно было остановиться в бруссе; нам была обещана дичь, туземцы рассчитывали на наши карабины и ничего не взяли с собой, мы взяли только неприкосновенный запас, которого на всех не хватило бы. Олени, пасшиеся на берегах источника, скрылись при нашем приближении. Следующее утро омрачилось общим недовольством вождем, втянувшим всех в мою затею. Вместо того чтобы отправиться на охоту или сбор пропитания в лесу, каждый улегся в тени и предоставил вождю решать проблему самостоятельно. Он исчез в сопровождении одной из своих жен. К вечеру они вернулись с тяжелыми корзинами, полными кузнечиков, которых целый день собирали. Хотя блюдо из кузнечиков не является деликатесом, тем не менее все поели с аппетитом и снова пришли в хорошее расположение духа. На следующий день продолжили путь.

Наконец мы добрались до места встречи. Эта была песчаная насыпь, возвышавшаяся над рекой, окруженной деревьями, среди которых были разбиты огороды туземцев. Группы прибывали с перерывами. К вечеру собралось семьдесят пять человек, представляющих семнадцать семей и расположившихся под тринадцатью навесами. Мне объяснили, что в сезон дождей все укроются в пяти круглых хижинах, построенных с расчетом на несколько месяцев. Некоторые туземцы никогда не видели белого человека, и их неприветливость и явная раздраженность вождя наводили на мысль, что мы переступили дозволенную черту. И мы, и индейцы чувствовали себя неспокойно; ночь обещала быть холодной; и за неимением деревьев, к которым можно было бы привязать гамаки, мы легли спать на землю, подобно намбиквара. Но никто не спал, ночь провели, внимательно наблюдая друг за другом.

Затягивать это приключение было неразумно. Я попытался убедить вождя немедленно приступить к обмену. И тут случилось непредвиденное происшествие. Чтобы рассказать о нем, я должен сделать отступление и вернуться немного назад. Намбиквара совершенно не умеют ни писать, ни рисовать, за исключением нескольких пунктирных или зигзагообразных линий, которыми они украшают свои калебасы. Как и в случае с кадиувеу, я раздал им листы бумаги и карандаши. Поначалу они понятия не имели, что со всем этим делать. Но однажды я заметил, как они рисуют на бумаге горизонтальные волнистые линии. Что это значило? Ответ был очевиден: они писали или, точнее, пытались пользоваться карандашом так же, как это делал я, не зная ему иного применения, поскольку я еще не показывал им своих рисунков. Большинство туземцев этим и ограничились. Но вождь племени оказался куда более сообразителен, он один понял предназначение письма. Он потребовал у меня блокнот, и мы, работая вместе, были одинаково оснащены. Вождь не сообщал мне устно те сведения, которые я хотел получить, а чертил на бумаге извилистые линии и показывал их мне, ожидая, что я непременно прочту его ответ. Он и сам, казалось, искренне верил в разыгрываемую им комедию; начертив линию, он внимательно ее рассматривал, пытаясь разгадать ее значение, и каждый раз разочарование отображалось на его лице. Но он старался не показывать этого; между нами установилось молчаливое соглашение, что его неразборчивые каракули имеют смысл. Итолько я начинал делать вид, что расшифровываю их, как он сам принимался объяснять мне, что они означают, таким образом избавляя меня от необходимости требовать дополнительных разъяснений.

Так вот, когда вождь собрал всех вокруг себя, он вынул из корзины лист бумаги, покрытый волнистыми линиями, притворился, будто читает его и с нарочитой медлительностью ищет в «списке» предметы, которые я должен был отдать взамен предложенных подарков: этому, за лук и стрелы – тесак; тому, за ожерелье – бусы… Эта комедия продолжалась в течение двух часов. На что он надеялся? Может быть, обмануть себя самого или удивить своих соплеменников, убедив их, что принимает активное участие в распределении предметов, что он вступил в союз с белым и посвящен в его тайны. Мы стали торопиться с уходом, опасаясь того, что будет, когда все привезенные мною сокровища окажутся в чужих руках. Поэтому я не стал углубляться в ситуацию, и мы отправились в путь, по-прежнему в сопровождении индейцев.

Неоправдавшиеся надежды, мистификация, которую я случайно сам спровоцировал, создали напряженную атмосферу. Кроме того, у моего мула появилась язвочка в полости рта и он мучился от боли. Он то шел торопливым шагом, то внезапно останавливался; в общем, мы поссорились. И я не заметил, как остался один в бруссе и потерял направление.

Что делать в такой ситуации? Если верить книгам, привлечь внимание основной части группы выстрелом из ружья. Я слез с мула и выстрелил. Ничего. После второго выстрела мне показалось, что отвечают. А когда я выстрелил в третий раз, мул испугался, быстро отбежал и остановился на некотором расстоянии от меня.

Перейти на страницу:

Все книги серии Наука: открытия и первооткрыватели

Не все ли равно, что думают другие?
Не все ли равно, что думают другие?

Эту книгу можно назвать своеобразным продолжением замечательной автобиографии «Вы, конечно, шутите, мистер Фейнман!», выдержавшей огромное количество переизданий по всему миру.Знаменитый американский физик рассказывает, из каких составляющих складывались его отношение к работе и к жизни, необычайная работоспособность и исследовательский дух. Поразительно откровенны страницы, посвященные трагической истории его первой любви. Уже зная, что невеста обречена, Ричард Фейнман все же вступил с нею в брак вопреки всем протестам родных. Он и здесь остался верным своему принципу: «Не все ли равно, что думают другие?»Замечательное место в книге отведено расследованию причин трагической гибели космического челнока «Челленджер», в свое время потрясшей весь мир.

Ричард Филлипс Фейнман

Биографии и Мемуары

Похожие книги

Российские университеты XVIII – первой половины XIX века в контексте университетской истории Европы
Российские университеты XVIII – первой половины XIX века в контексте университетской истории Европы

Как появились университеты в России? Как соотносится их развитие на начальном этапе с общей историей европейских университетов? Книга дает ответы на поставленные вопросы, опираясь на новые архивные источники и концепции современной историографии. История отечественных университетов впервые включена автором в общеевропейский процесс распространения различных, стадиально сменяющих друг друга форм: от средневековой («доклассической») автономной корпорации профессоров и студентов до «классического» исследовательского университета как государственного учреждения. В книге прослежены конкретные контакты, в особенности, между российскими и немецкими университетами, а также общность лежавших в их основе теоретических моделей и связанной с ними государственной политики. Дискуссии, возникавшие тогда между общественными деятелями о применимости европейского опыта для реформирования университетской системы России, сохраняют свою актуальность до сегодняшнего дня.Для историков, преподавателей, студентов и широкого круга читателей, интересующихся историей университетов.

Андрей Юрьевич Андреев

История / Научная литература / Прочая научная литература / Образование и наука
Она смеётся, как мать. Могущество и причуды наследственности
Она смеётся, как мать. Могущество и причуды наследственности

Книга о наследственности и человеческом наследии в самом широком смысле. Речь идет не просто о последовательности нуклеотидов в ядерной ДНК. На то, что родители передают детям, влияет целое множество факторов: и митохондриальная ДНК, и изменяющие активность генов эпигенетические метки, и симбиотические микроорганизмы…И культура, и традиции, география и экономика, технологии и то, в каком состоянии мы оставим планету, наконец. По мере развития науки появляется все больше способов вмешиваться в разные формы наследственности, что открывает потрясающие возможности, но одновременно ставит новые проблемы.Технология CRISPR-Cas9, используемая для редактирования генома, генный драйв и создание яйцеклетки и сперматозоида из клеток кожи – список открытий растет с каждым днем, давая достаточно поводов для оптимизма… или беспокойства. В любом случае прежним мир уже не будет.Карл Циммер знаменит своим умением рассказывать понятно. В этой важнейшей книге, которая основана на самых последних исследованиях и научных прорывах, автор снова доказал свое звание одного из лучших научных журналистов в мире.

Карл Циммер

Научная литература