Печальные тропики

Это не было проявлением надменности, я просто старался быть тактичным: мой спутник понимал, что я не разделяю его религиозные убеждения, поэтому я опасался, что ритуальные поклоны будут чем-то чрезмерным, таким образом я продемонстрировал бы свое формальное отношение к происходящему. Но я не испытал бы ни капли смущения, если бы мне пришлось следовать заведенным обычаям. Этот обряд не противоречил моему мировоззрению. Все это подразумевало не священный трепет перед сверхъестественным миром, а лишь почтительное отношение к высокой духовной идее, которую осознали мыслитель и общество, создавшее вокруг него легенду, около двадцати пяти веков назад. Европейская цивилизация могла бы принять эту идею, ничего не добавляя.

Действительно, разве не были лекции преподавателей, рассуждения ученых, принципы устройства сообществ, в которых я побывал, да и сама западная наука, снискавшая столь уважительное отношение во всем мире, – лишь крохами уроков, из которых складывается философия, определяющая сознание Мудреца, предающегося медитации, сидя под деревом? Всякая попытка познания разрушает саму вещь, которую мы стремимся изучить, делает ее совсем другой, и тогда нам приходится повторить свои попытки и опять столкнуться уже с совершенно другой по природе своей вещью – так будет длиться до тех пор, пока мы не осознаем некий абсолют, изначально присущий всем нам, уничтожающий разницу между смыслом и бессмыслицей. Уже две с половиной тысячи лет назад человек постиг это и поведал о том миру. С тех пор мы открывали все новые и новые законы, пытаясь разрешить задачи, которые ставила перед нами жизнь, но не смогли найти ничего, всякий раз возвращаясь к исходной позиции.

Конечно, я понимаю, насколько опасно может быть такое поспешно принятое решение. Эта великая религия незнания, однако же не подразумевает нашей неспособности понимать. Присущая ей мудрость в большей степени, нежели врожденные таланты, ведет нас к той точке, где открывается истина, и подразумевает разделение бытия и познания.

Буддизм, как, впрочем, и марксистское учение, осмелился придать основному вопросу метафизики гуманистический характер. Этот разрыв имеет и определенное социальное воздействие: мы поймем кардинальную разницу между Большой и Малой Колесницей, если ответим себе на вопрос: зависит ли спасение общества от спасения одного человека.

Тем не менее принципы буддистской морали, сложившиеся в ходе исторического развития, ставят человека перед волнительным выбором: признающий и принимающий эти законы – уединяется в монастыре, отвергающий этот путь – ограничивается лишь стремлением к духовному совершенству и личностным ростом.

Между двумя этими гранями лежат нищета, страдания и несправедливость. Мы не изолированы от мира, поэтому не можем полностью отвечать за то, останется ли общество по-прежнему слепо и глухо по отношению к личности. Но способен ли каждый из нас стать добрее и человечнее? Традиции буддизма неизменны по отношению к любому внешнему воздействию мира. Иможет быть, именно в буддизме человек найдет то, чего так ему не хватало в этом огромном земном мире. Однако, если следовать диалектической логике, все предыдущие открытия и недостающие элементы также должны были удовлетворять общество и индивида. Совершенное отрицание осмысленности бытия – это своеобразный апогей многочисленных процессов в обществе, стремящемся перейти от меньшего смысла к большему. Это последний этап, преодолеть который возможно лишь пережив и признав все другие. Каждый поступок постепенно приближает нас к абсолютной истине. Различия между марксистской теорией (утверждающей, что человек обретает свободу лишь тогда, когда область познания окружающей действительности для него расширяется) и философией буддизма (признающей совершенную свободу человека от внешнего мира) не говорят о том, что эти мировоззрения противоречивы или противоположны. Оба учения в сущности имеют одну цель, но идут к ней по-разному. Между двумя этими позициями сосредоточена вся мировая история познавательной деятельности, человеческая мысль постоянно движется то в одном, то в другом направлении уже в течении двух тысячелетий: от Востока к Западу, а затем от Запада к Востоку, пожалуй, лишь для того, чтобы оправдать свое существование. Но и глубокая вера, и мелкие суеверия бессильны перед существующей системой человеческих взаимоотношений, принципы морали исчезают перед фактами истории, неопределенность перед – иерархией, а творчество – перед небытием. Чтобы убедиться в симметричности развития человеческого общества, достаточно свернуть с изначально выбранного пути и взглянуть со стороны: исторические периоды имеют общие точки соприкосновения, каждый из таких периодов связан с предыдущим и последующим, что говорит о значимости одного для другого и для эволюции в целом.