Печальные тропики

Единственный свидетель этой древней провинциальной жизни – столица штата Гояс, маленький городок с одноименным названием, мирно спавший в тысяче километров от побережья и практически отрезанный от него. Эта зеленая местность была украшена причудливыми и мрачными силуэтами пальм, во власти которых она целиком находилась. Улицы с низкими домами спускались к холмам, между которыми располагались сады и площади, там паслись лошади, прямо перед церквями, напоминающими то ли зерновые амбары, то ли дома с колоколами. Фронтоны, колоннады, орнаменты зданий были покрыты штукатуркой, пенистой, словно взбитый белок, подкрашенной охрой или кремовой, голубой или розовый красками, и заставляли вспомнить пасторальный стиль испанского барокко. Река текла вдоль набережных, поросших мхом, местами обрушившихся под тяжестью лиан, бананов и пальм, они заполняли и заброшенные усадьбы. Но эти пышные заросли были там менее заметны, чем тот невероятный упадок, который совсем не добавлял молчаливого достоинства разрушенным фасадам.

Я не знаю, огорчаться этому нелепому факту или радоваться: администрация решила предать забвению Гояс, его деревенский уклад, спокойствие и его старомодную прелесть. Все это было слишком мелким и слишком дряхлым. Нужно было начинать с нуля, а новая затея требовала большего размаха. Подходящее место было найдено в пяти километрах к востоку. Здесь было широкое плоскогорье, сплошь поросшее сорной травой и кустарником, словно сюда обрушился бич, уничтоживший все живое. Не было ни железнодорожных путей, ни дороги – ничего, кроме протоптанных тропинок, подходящих для повозок.

На карте нарисовали квадрат со стороной в сто километров – так выделили место под федеральный округ, в центре которого должна была возникнуть будущая столица. Архитекторов и специалистов на этом этапе не беспокоили, их пригласят, когда появится необходимость в чертежах. План города нарисовали прямо на голой земле; был начерчен контур, а внутри обозначены различные зоны: правительственная, административная, торговая, промышленная, а также зона развлечений. Последняя была особенно важна в городе первопроходцев. Примечательна и история города Марилия, о котором до 1925 года никто не знал. Замысел был крайне прост, и в самом начале город состоял всего лишь из шести сотен домов, из которых по крайней мере сто были закрытыми объектами. Их деятельность была связана с орденом францисканцев, представители которого вместе с сестрами благочестия создали в XIX веке две мощные сферы влияния за рубежом. Вокзал Д’Орсе прекрасно помнит, как еще в 1939 году этот монашеский орден вложил существенные средства из своего секретного фонда в распространение брошюр на железнодорожных станциях. Мои коллеги тех времен не дадут мне соврать – основание университета в Риу-Гранди-ду-Сул, самом южном штате Бразилии, и преобладание в нем преподавателей из Франции можно объяснить лишь пристрастием к нашей литературе и свободе, внушенным в Париже, во времена его молодости, будущему диктатору девушкой легкого поведения.

В один прекрасный день первые полосы почти всех газет пестрили сообщениями о том, что был основан новый город – Гояния, который построен в соответствии с детальным планом, поскольку должен был стать центральным. Далее перечисляли его очевидные для жителей преимущества: железная дорога, водопровод, канализация, кинематограф. Если я не ошибаюсь, где-то в период 1935–1936 годов был такой момент, когда земля была выставлена на продажу, и покупатели отчаянно тратили на нее все свои средства и силы. Первыми владельцами этих земель стали нотариусы и спекулянты.

Я посетил Гоянию в 1937 году. Бесконечная равнина, напоминающая пустырь или поле боя, с электрическими столбами и межевыми кольями, позволяла заметить около сотни новых домов, разбросанных по всем четырем сторонам горизонта. Самым главным зданием была гостиница, представляющая собой бетонный параллелепипед, которая напоминала посреди этого пустыря аэровокзал или оборонительное сооружение. Более всего к этому месту подошло бы выражение «оплот цивилизации», даже не в переносном, а в прямом смысле, что подчеркивало бы сугубо ироничное отношение к происходящему. Ничего не могло быть более варварским, более бесчеловечным, чем такое обращение с пустыней. Такое безжалостное строительство города было полной противоположностью Гоясу. Никакое время, никакой ход истории – ничего не могло бы заполнить эту пустоту и смягчить жестокость. Здесь человек чувствовал себя словно на вокзале или в госпитале, всегда пришлым и никогда «своим». Лишь страх перед будущей катастрофой мог оправдать существование этой тюрьмы. И действительно, однажды катастрофа все-таки случилась. Царящие там тишина и неподвижность оказались дурным предзнаменованием. Кадм, цивилизатор, посеял зубы дракона, ожидая, что на ободранной и вскипающей от дыхания чудовища земле прорастут люди.

XIV. Ковер-самолет