Печальные тропики

С тех пор я постоянно переезжал из Сан-Паулу в Мату-Гросу и обратно – то на самолете, то на грузовике, то на поезде, то на корабле. В период с 1935 по 1936 год я пользовался двумя последними видами транспорта; железная дорога проходила рядом с пунктом назначения, около Порту-Эсперанса, на левом берегу реки Парагвай.

Стоит ли говорить, что путешествие было утомительным. Железнодорожная компания «Нороэсте» сначала доставляет вас в Бауру, на землю первопроходцев. Там надлежало пересесть на ночной поезд до Мату-Гросу, следующий через все южные штаты страны. Таким образом, путешествие должно было продолжаться три дня: топливом служил древесный уголь, поезд постоянно сбавлял скорость, часто и надолго останавливался, чтобы пополнить запас горючего. Вагоны деревянные и со щелями: после путешествия все лицо оказывалось как в глиняной маске, тонкая красная пыль забивалась в каждую складку кожи. Меню вагона-ресторана соответствовало кулинарным пристрастиям местных жителей: свежее или вяленое мясо, рис и черная фасоль, сдобренные соусом, куда добавляли для густоты фаринью – высушенную на огне и растолченную в порошок мякоть кукурузы или маниоки; и, наконец, излюбленный бразильский десерт – джем из айвы или гуайявы и сыр. На каждой станции уличные мальчишки за гроши продавали сочные ананасы, их желтоватая мякоть прекрасно освежала.

Прежде чем добраться до Мату-Гросу, мы сделали остановку в Трес-Лагоас, а затем переправились через реку Парана, такую широкую, что, несмотря на уже начавшиеся дожди, в некоторых местах просматривалось дно. Вскоре моему взору открылся пейзаж, который станет столь же привычным за годы странствий, сколь невыносимым и неизбежным для всей Центральной Бразилии от Параны до Амазонского бассейна: ровные, слегка волнистые плоскогорья, бескрайний горизонт, заросли кустарника, здесь время от времени можно встретить и стада зебу, разбегающиеся при виде поезда. Многие путешественники, переводя название «Мату-Гросу» как «огромный лес», совершают ошибку, придают ему иной смысл: слово «лес» происходит от женского рода лексемы «mata», тогда как форма мужского рода «mato» означает «кустарник» и прямо указывает на особенности южноамериканского ландшафта. «Мату-Гросу» буквально переводится как «густые заросли кустарника», и никакое другое словосочетание лучшим образом не подойдет для обозначения этой дикой и печальной местности, однообразие которой тем не менее говорит о чем-то значительном и захватывающем.

Я, в свою очередь, перевожу слово «sertão», сертан, как «лесная глухомань». Это слово имеет отличную от прочих эмоциональную окраску. «Mato» непосредственно соотносится с реалиями здешнего ландшафта: эти непроходимые дебри совсем не похожи на привычный нам лес; тогда как понятие «сертан» предполагает ряд субъективных характеристик: местность рассматривается прежде всего с позиции человека. «Сертан», разумеется, обозначает сельскую местность, но в данном контексте она должна быть противопоставлена обитаемым и возделываемым землям: ведь в сертане человек не может позволить себе жить подолгу. Среди колониальных жаргонизмов, пожалуй, можно отыскать и другое подходящее по смыслу слово – «захолустье».

Иногда плоскогорье вдруг обрывается, уступая место радующей взор лесистой и травянистой долине под нежным небом. Между Кампу-Гранди и Акидауаной ландшафт меняется еще более резко: появляются ослепительные скалы сьерры Маракажу, в глубине которой, в Корриентес, прячется гаримпо – алмазный прииск. Но вдруг все снова меняется: едва покинув Акидауану, оказываешься в Пантанале – самом большом болоте в мире, занимающем весь средний бассейн реки Парагвай.

Если посмотреть с самолета на эти земли с извивающимися вдоль плоскогорья реками, взору откроется удивительное зрелище: в причудливых поворотах и излучинах стоит вода. Речные русла становятся похожими на тоненькие бледные линии, словно сама природа была в нерешительности, когда легкими штрихами изображала их. Когда спустишься вниз, Пантанал кажется чем-то невероятным: на невысоких холмах, словно на плавающих ковчегах, находят убежище стада зебу; а в затопленных болотах стаи крупных птиц – фламинго и цапель – образуют бело-розовые острова. Их оперение не идет ни в какое сравнение с веерными листьями растущих тут же пальм carandá, листья которых покрыты драгоценным воском. Рощицы этих деревьев разнообразят обманчиво милый вид этой водяной пустыни.

Так неудачно названный, мрачный Порту-Эсперанса, на мой взгляд, – самое странное место на всем земном шаре, кроме, пожалуй, Файр-Айленда в штате Нью-Йорк, о котором у меня сложились почти такие же впечатления. Эти города удивительно противоречивы, правда, каждый по-своему. Но оба они совершенно нелепы: одновременно смешны и ужасны, и с точки зрения географического положения, и в моральном плане.