Справа и слева росли кусты, редкие, как во фруктовом саду: если посмотреть на них издалека, они сливались в темную массу, но если заглянуть под ветви, можно увидеть, как в воде яркими пятнами отражается небо. Кажется, что все томится в этом тепле, способствующем медленному разложению. Если бы можно было жить здесь в незапамятные времена и в течение тысячелетий наблюдать за ходом истории, мы бы поняли, каким образом органические вещества постепенно превращаются в торф, каменный уголь и нефть. Да и сам я долго наблюдал за одним из этапов подобного преобразования, когда застоявшаяся в земле вода начинала постепенно густеть, отливая всеми цветами радуги. Бывшие с нами рабочие отказывались понимать, что мы мучаем себя и их из-за бесконечного поиска останков и черепков. Однако особое значение эмблемы с надписью «инженер» на наших пробковых шлемах немного их приободряло, рабочие считали, что археология – лишь предлог для более существенных изысканий.
Иногда тишину нарушали животные, испуганные присутствием человека: удивленный олененок с белым хвостом, стайка страусов эму, белые цапли, всколыхнувшие воду и полетевшие прочь.
В дороге к нам присоединились другие рабочие, забравшиеся на локомотив по лестнице. Остановка: двенадцатый километр, окончен еще один переезд, и теперь надо идти пешком до строительных складов. Они расположены в рощице, окруженной полем, так характерной для этой местности, и заметны издалека.
Вопреки ожиданиям, вода здесь не застаивается, течет легко; под слоем ила множество ракушек, особенно там, где болотная растительность пускает корни. Топь полна зелеными островками колючих рощиц, где индейцы издревле разбивали свои лагеря и где теперь находят следы их пребывания.
Каждый день мы благополучно добирались до одной из них по тропинке, протоптанной нами и выложенной кусками сломанных шпал, собранных по пути. Мы проводили здесь большую часть времени, с трудом дыша и утоляя жажду нагретой солнцем болотной водой. К концу дня за нами приходил локомотив, иногда присылали и другое транспортное средство, прозванное дьявольским, – это была специальная платформа, которую рабочие должны были двигать, отталкиваясь вручную с разных сторон от твердой суши. Мы невероятно уставали, постоянно мучились от жажды, но по возращении никак не могли уснуть в «пустыне» Порту-Эсперанса.
В сотне километров отсюда находилась ферма, и мы решили остановиться на ней, прежде чем отправиться к местам обитания племени кадиувеу. Французская фазенда (как ее называли на линии) располагалась примерно на 50 000 гектарах земли, что соответствовало участку железной дороги в 120 километров. По этим полям, поросшим зеленым кустарником и жесткой травой, бродил скот – около 7000 голов (в тропиках одному животному достаточно от 6 до 10 гектаров), и периодически его поставляли в Сан-Паулу по железной дороге. На этом участке находились две или три станции: одна из них, Гуайкурус, была пассажирской – она получила свое название от известных воинственных племен, которые когда-то обитали в этих краях. Кадиувеу – последние выжившие на бразильской территории потомки этого племени.
Фазендой управляли двое французов, объединившие усилия с несколькими семьями пастухов. Одному из них было около сорока лет, его звали Феликс Р., а по-свойски просто – Дон Феликс. Несколько лет тому назад он был убит индейцем. Имени второго француза, который был помоложе, я не помню.
Во время Первой мировой войны один из наших хозяев служил в армии, другой был еще подростком. Благодаря отчаянному характеру и некоторым другим склонностям оба они стали марокканскими колонистами. В Нанте они занимались спекуляцией, но вдруг, неизвестно почему, решили пуститься в странное приключение и отправились в эти забытые богом земли Бразилии. Как бы то ни было, но Французская фазенда через десять лет после ее основания зачахла из-за недостатка средств на покупку скота и современного оборудования, ведь деньги в основном вкладывали в приобретение новых земель.