Печальный демон Голливуда

И все время, пока мы встречались, чуть не каждый день – и в Москве, и в Афинах, и в Неаполе с Барселоной – звал меня замуж. Уговаривал переехать к нему в Металлозаводск. В итоге мы вернулись с корабля в Москву, расслабленные, умиротворенные, а тут – ба-бах! – октябрь девяносто третьего, в столице миллионные демонстрации, танки на улицах, лупят по Белому дому, и неизвестно, как жизнь дальше обернется. А у него в городке (он нас с Ванечкой туда вытащил погостить) тишь, гладь, божья благодать. Никакого бурления. Патриархальное спокойствие. Золотые леса, глубокое синее озеро, и пятиэтажка уже считается небоскребом.

Словом, была не была: я согласилась. Мы расписались без торжеств и без затей (мое условие). В районном загсе, с двумя случайными свидетелями. И я переехала к Кузьминову в Металлозаводск.

Первое впечатление о городе (покой, леса, синь-озеро) оказалось обманчивым. Точнее, далеко не полным. Провинциальное очарование с лихвой окупалось идиотизмом периферийной жизни. В центре города, рядом со зданием горсовета (городской администрации по-новому), возвышался лыжный трамплин. Его начали строить при советской власти, да так и не докончили. Все годы, что я жила в Металлозаводске, он ржавел, гудел под ветром и потихоньку рассыпался. Чем-то он походил на коммунизм: эффектный, красивый, но непрактичный и никому не нужный – и оттого рассыпавшийся.

А капитализм в городке в основном олицетворяли многочисленные коммерческие киоски. На железных будках висели объявы: «Пустых банок и сигаретных пачек НЕТ». Мода тогда была у местных пацанов: собирать жестянки из-под импортного пива, коллекционировать пачки американского табака. Потом эти пацаны вырастали, играли свадьбы – а на церемониях бракосочетания действовала традиция: выезжать к монументальному дорожному знаку, символизирующему начало города, и бить о его основание бутылки из-под шампанского.

Теперь, когда я узнаю, что, судя по опросам, русские обожают своих нынешних руководителей и всерьез считают их благодетелями, я наших людей понимаю. Ведь все зависит от точки отсчета. У нас с Кузьминовым, помнится, пока мы жили в Металлозаводске, часто в гостях подполковник бывал, начальник горотдела милиции. Ивану для его делишек нужно было, конечно, дружить с органами правопорядка. Так вот, мент тот году в девяносто пятом рассказывал, что количество краж в городе, по сравнению с советскими временами, выросло в десять раз. Но каков был уровень и размах у тех краж! Пару мешков картошки утянули из соседского сарая. Соленья-варенья унесли из чужого гаража. Утащили поросенка, тут же съели. Злоумышленников ловили, а те заявляли: «Ну и сажайте, в тюрьме нас хоть кормить будут».

В те поры пенсионеры вдруг стали в городке уважаемыми людьми. На их пособия целые семьи выживали. А завод, где трудился мой благоверный, задерживал персоналу зарплату на восемь месяцев. Зато впервые в жизни у меня появилась прислуга. Причем даже целый персонал. Одна женщина убиралась, другая готовила и присматривала за маленьким Ванечкой. Я каждой по десять долларов в день платила. Обе были на седьмом небе оттого, что так прекрасно устроились.

А однажды Иван-старший меня предупредил: на улицу не выходи, гуляйте с Ванечкой во дворе, за ворота ни ногой. Что такое? Оказывается, рабочие бунтовать, бастовать вздумали. И немудрено. Странно еще, что столько терпели. Кучка руководителей (включая Ивана) поделила меж собой завод. Гнала готовую продукцию за границу. Деньги получали через подставные фирмы и клали себе в карман. В нашем трехэтажном особняке в холле стояла отлитая в бронзе скульптурная группа: мой Кузьминов и с ним в обнимку директор завода, в натуральную величину.

В тот раз волнения погасили просто: выплатили всем зарплату за три месяца (еще за три задержали), а в магазины и ларьки завезли водку по бросовой цене.

Конечно, в сравнении с теми временами нынешняя жизнь, когда работяга может даже купить в кредит автомашину «Нива», кажется людям раем…

Впрочем, политика и разная прочая экономика с социологией – не моя епархия. Может, я потому в нее сейчас ударилась, что мучительно и тяжело рассказывать о том, что случилось со мной. С нами – лично. Да и не расскажешь. Раньше любое воспоминание причиняло резкую боль. И еще – приступ совестливости. Навроде: «А мы еще ребеночка чмарили! Особенно Иван! Неуклюжим обзывали, медлительным, растяпой! А ведь в нем тогда уже болезнь, в бедненьком, развивалась».

Однако даже сейчас, когда я перевоплотилась и покончила с совестью, мне бесконечно жаль моего Ванечку. Как любой самке грустно при мысли о своем погибшем детеныше. Правда, животные быстро все забывают. Мы, люди, к сожалению, лишены этого счастья.

Но в том есть и наш большой плюс. Ведь если б я, подобно львице или медведице, запамятовала о своем сыночке, я не смогла бы выполнить свое предназначение – отомстить за него.