Печать дьявола (СИ)

-- О Иисусе сладчайший, человеческого рода искупителю, милостиво призри на нас, к престолу твоему со смирением припадающих. Мы -- твои и хотим быть твоими. Тебя многие никогда не знали, от тебя многие отреклись, презрев заповеди твои, сжалься над теми и над другими. Будь Царём, Господи, не только верных, никогда не оставлявших тебя, но и блудных сынов, ушедших от тебя, -- Эммануэль поднялся и только тогда увидел Сирраха.

Тот спросил, глядя на Ригеля исподлобья:

-- Разве Ему нужны твои молитвы?

Со времени их почти четырёхмесячного пребывания в Меровинге это были первые слова Риммона, напрямую обращённые Сиррахом к Ригелю. Эммануэль опустил глаза и тихо проговорил:

-- Он -- бессмертие. Молитва -- соединение с Ним. Это нужно мне.

Риммон улыбнулся. Он не понимал, но мирный покой души, установившийся столь нечаянно, разрушать не хотелось. Они вместе вышли из храма и побрели по заснеженному двору в свой корпус. Неожиданно Риммон спросил:

-- А где ты научился писать стихи?

Ригель робко пожал плечами и ответил, что воспитывался в доме священника, любившего поэзию. Сам он начал сочинять ещё в детстве. Они подошли к спальням, и Эммануэль, повинуясь приглашающему мановению руки Риммона, прошёл в его апартаменты. Он никогда здесь раньше не был. Вся комната -- темно-красные портьеры, глубокие кресла с вольтеровскими спинками, деревянные шкафы, доверху набитые старинными фолиантами, мрачные картины в тёмно-бордовой и буро-зелёной гамме, черепа на столе -- всё носило на себе отпечаток личности хозяина.

Эммануэль, пока Риммон разжигал камин, листал лежащую на столе книгу. На странице, заложенной засушенной веткой с цветком жимолости, он вполголоса прочёл: "Упражнения в истинной магии не требуют обрядов и заклинаний; нужна лишь глубокая вера в великую силу магии. Истинная вера основывается на знании, и без знания не может быть веры. Если я знаю, что божественная мудрость может совершить некое деяние, я обладаю истинной верою. Если же я лишь полагаю либо пытаюсь убедить себя в том, что верю в такую возможность, это не есть знание и это не дарует веры. Никто не может обладать истинной верою в то, что не есть истина, ибо такая "вера" будет лишь убеждением или суждением, основанным на неведении истины...".

Эммануэль усмехнулся и покачал головой.

-- Полагаешь, что это не так? -- заметив его усмешку, поинтересовался Риммон.

-- Автор считает, что вера -- есть уверение самого себя в некой истине. Это не так. Вера -- это мистический дар Бога человеческой душе, жаждущей, достойной и способной вместить Его. А магия -- это попытка души, оказавшейся недостойной Божественного дара и потому лишённой его, управлять сверхчеловеческими потенциями. В основном -- это удел безнравственных людей.

-- Разве магия -- не есть просто стремление постичь Божественный мир?

-- Зачем же для этого магия? -- И Эммануэль тихо прочитал:

Не в волхованиях Халдеи, не в мистериях Элевсина

изначального Бытия постижение,

но случайные его промелькнут отражения

в запахе жасмина, в утончённости паутины.

Неуловим шалфея аромат чародейный,

лепестков лилейных тайна невместима.

Я изнемог, осмысляя идею жимолости

и непостижимость орхидеи...

-- Невер прав, Эммануэль, nec mortale sonas . -- На пороге апартаментов Риммона стоял Гиллель Хамал.

Сиррах с приветливой улыбкой поднялся навстречу и протянул руку Гиллелю. Они по-приятельски обнялись. Ригель и не подозревал об их дружеских отношениях.

-- Рад вас видеть, Хамал.

Гиллель опустился в глубокое кресло.

-- Вы говорили о вашем хересе, Риммон. Фино, Амонтиладо, Олорозо?

Сиррах улыбнулся и кивнул.

-- Олозоро. Он в погребе. Сейчас принесу.

Оставшись наедине с Эммануэлем, Гиллель мягко прикоснулся к его руке и вполголоса заметил:

-- Риммону вовсе ни к чему знать о моих скромных дарованиях, Ригель. Становится опасно. Узнай иные здесь о моих экстравагантных способностях, и я не дам за свою жизнь и ломаного гроша... -- он вздохнул, помолчал, а затем, без всякой связи с предыдущим, добавил, -- А знаете, я тоже пишу стихи. И тоже -- о смысле жизни.

Вошёл Риммон с пыльной, тёмного стекла бутылью.

-- Ну вот, отведайте.

Бутыль была торжественно раскупорена и со знанием дела продегустирована. Затем Риммон и Эммануэль стали просить Гиллеля прочитать им что-нибудь.

-- Он давно мне обещает, но все время откладывает, -- пожаловался Риммон.

-- Ладно, сегодня я в духе, -- заметил Хамал, и тихо начал:

Там, где лишь тихий шум прибоя,

извечно размеренный и спокойный,

у старой таверны, где так назойливо

трещанье цикад и нежен запах магнолий,

щемящие спазмы сердечной боли

прошли и были забыты мною.

Я, затаившись, вслушивался

в бескрайние вересковые пустоши,

в створки раковин устричных,

в журчание речной излучины, без устали

постигая шестым чувством

неизреченное бытийное искусство.

Я -- птичьи трели интерпретировал,

цитировал на память римские сатиры,

надписи ветхих папирусов

разбирал придирчиво, искал эликсиры

вечной юности, догматизировал

казусы Торы и Каббалы варьировал Сефиры.

Грезил я, в заблуждения впадая,

хоть единожды, хоть нечаянно,

впасть и в Истину. Но обретал ли?