Печать дьявола (СИ)

Эммануэль, занятый конспектированием, низко опустил голову над книгой, покраснев до корней волос. Риммон поморщился. Он и забыл, что Хамал читает мысли. Тяжело вздохнув, попытался сосредоточиться на лекции Гиллеля, искренне силясь понять, чем отличаются друг от друга Клейст, Гёльдерлин, Тик и всякие там Брентано.

Но тут неожиданно Эммануэль с Гиллелем сцепились в жаркой дискуссии о критериях оценки личностей поэтов, поводом для которой послужило замечание Хамала о таланте одного из выдающихся немецких поэтов, за который, по его мнению, вполне можно было извинить некоторые нравственно скользкие моменты жизни классика.

-- По-вашему, талант может извинить или оправдать подлость? -- ошеломлённо переспросил Эммануэль.

-- Одарённость заслуживает снисхождения.

Ригель удивлённо развёл руками.

-- Я был склонен думать, что снисхождения заслуживает неполноценность, инвалидность или ущербность. Но талант? Я могу оправдать увечного человека, которому не дано быть равным остальным. К нему неприменимы обычные мерки. Но одарённость только обязывает. Поэт ведь не дегенерат, он притязает быть выше других, а, если так, -- судить его можно лишь по "гамбургскому счету".

-- Дар даёт ему право не быть как все.

-- Дар никого не освобождает от нравственных обязательств.

-- Вас опровергает жизнь. Десятки подлецов были первоклассными поэтами.

-- Тем хуже для поэзии, Гилберт.

-- Судят по стихам, а не по мерзостям.

Эммануэль не ответил, но его лицо отразило несвойственное ему обычно выражение надменного презрения. Риммон, воспользовавшись их препирательствами, откинулся на спинку дивана и снова погрузился в мечтания, напрочь отключившись от дискуссии. Хамал не уступал:

-- Поэзия бывает только там, где её творят безумцы, мечтатели, отшельники, еретики и бунтари!

Ригель улыбнулся.

-- Ваше суждение самоубийственно. К какой категории вы отнесёте себя? Для безумца и мечтателя вы чрезмерно прагматичны, для отшельника и еретика недостаточно религиозны, ну а чтобы потомки ювелиров бунтовали - такого не бывало. Из вас partageux, как из меня -- гладиатор. Но я понял вас, хоть вы меня и не убедили. Поэт может и не быть праведником, но слишком зловонная жизнь не может не передать стихам привкус дерьма.

-- Мораль не должна стоять выше Истины.

-- Нелепая иерархия. Мораль и есть проявление Истины.

-- В смутные времена и светлые души темнеют. Rebus in arduis ...

-- Благородным нужно быть по натуре, а не по временам или обстоятельствам.

Часы Меровинга пробили утреннюю зорю. В двери постучали. Хамал счёл нужным прекратить раздор и начал трясти за плечо Сирраха, снова оторвав того от любовных мечтаний. На пороге возник Морис де Невер, пожелавший им доброго утра и вяло пожаловавшийся на головную боль от бессонной ночи.

-- Это было что-то ужасное, господа. В полночь на балконе, откуда ни возьмись, появилась орава котов, которые бесновались до трёх ночи...

-- Прогнали бы, -- посоветовал практичный Хамал.

-- Я и прогнал. Но эти дьявольские отродья проскочили по карнизу, устроились рядом, на виллигутовском балконе, и продолжили оргию. Вопль блудящей кошки похож на младенческий крик, он невыносим. Но как только они затихли, и я, наконец, задремал, проснулось вороньё и с жутким граем начало кружиться над макушками вязов.

-- Это к морозу. -- Риммон сладко потянулся. -- К вечеру пойдёт снег.

Эммануэль приложил руку к высокому бледному лбу Мориса, а Сиррах пригласил Невера на следующий день на охоту -- все следы будут как на ладони. Эстель давно хотела полакомиться зайчатиной и, если им повезёт...

Его перебил раздражённый Хамал, заявивший, что никакой охоты ему не видать, пока не сдаст Пфайферу, и сразу после завтрака они займутся Новалисом. Сиррах, однако, наотрез отказался продолжить подготовку, твёрдо заявив, если уж он прожил почти четверть века без Голубого Цветка этого самого Новалиса, то не видит оснований, почему бы ему ни продолжать жить без него и дальше? Переубедить его Хамалу не удалось.

-- Глупости всё это. Не сдам -- значит, не сдам.

Морис де Невер, чья головная боль неожиданно прошла, заказал завтрак, заявив, что любой экзаменующийся нуждается не столько в знаниях, сколько в Божьей помощи и здоровом питании. Гиллель оторопело уставился на Мориса, но на Сирраха этот аргумент произвёл очень глубокое впечатление.