Печать Джа

Улицы поражали чистотой. Ручейки помоев не сбегали по булыжной мостовой, а нос не сшибала кисло-прелая вонь отбросов. В противоположность моим ожиданиям пахло ароматами цветов, парфюма и специй, а еще нагретым солнцем камнем. Здесь все было выполнено из кирпича, самого разного вида и свойства, уж я-то в этом разбирался. Был здесь обожженный железняк, из которого в Ровенске выкладывали колодцы, в том числе центральный у рынка: двести лет стоит, и до сих пор воду держит. Был стекловидный кровельный, и дешевый легкий, прозванный в простонародье плавающим. Он и вправду не тонул, потому как изготавливался из смеси глины, угольного порошка, опилок и торфа. Был и белоснежно белый, уважительно величаемый «королевским»: не из-за цвета — из-за цены. В Ровенске такой не обжигали, и даже в столичном Лядово имелась всего одна мастерская. Здесь же большинство стен выложено из него. Спрашивается и откуда такие деньжища?

Мне очень хотелось полюбопытствовать: подойти поближе, рассмотреть, а может даже пощупать шершавую поверхность, но увы, статус обязывал. Я теперь не просто Сига с Кирпичного — вошь подзаборная и простолюдин, у которого глаза разбегаются от увиденного, а его светлость господин барон — вечно скучающий, как и положено аристократу.

Потому и продолжил лениво вышагивать по мостовой, изображая пресыщенного зрелищем человека. У самого же внутри все бурлило. Был бы здесь Ленька-Вторак, непременно бы помер от удивления. Идешь вдоль высоченного дома в четыре этажа, идешь себе такой и идешь, а он не заканчивается. Все тянется, аж до следующей улицы. Я попытался сосчитать шаги, но сбился, едва не угодив под повозку.

— Куда смотришь, баран! — заорал усатый мужик, высунувшийся из окна. Я не сразу сообразил, что это кучер. Где это видано, чтобы возничий сидел не на козлах, а внутри экипажа: длинного, с многочисленными шторками на окнах, отдаленно напоминающего пассажирские линейки, курсирующие между Ровенском и Лядово. Вот только на Старой Земле впереди бежала пара запряженных лошадей, у этой же ничего не было.

«Самодвижущаяся повозка», — пронеслась мысль в голове, — «неужели та самая, работающая на осколках Печати Джа»?

Очень захотелось спросить, но я вовремя вспомнил, кем являюсь. Сделав морду кирпичом, отвернулся и продолжил шагать по улице. Слишком низко для господина барона, связываться со всякой шелупонью, вроде кучера. Совсем они здесь распоясались, на благородных орут. У нас в Ровенске за проявленное неуважение давно бы плеткой огреб, но здесь Новый Свет, другие порядки. Об этом предупреждал брат Изакис, настоятельно рекомендовав не ввязываться в конфликты.

— Наблюдай и мимикрируй, — произнес он в качестве напутствия.

— Мими… что?

— Не выделяйся на общем фоне. Не они к тебе приехали в гости — ты к ним, поэтому перенимай правила поведения.

— Но я барон.

— Ты очередной благородный оболтус без связей и больших денег. Знаешь, сколько таких шляется по улицам Баненхэйма? Слишком много, чтобы обращать внимание. Если преступишь закон, не жди снисхождения. Судить будут по местному своду наравне с простыми работягами, а то и того хуже, потому как они граждане, а ты чужак, приплывший на корабле.

Получается, чтобы иметь равные права, я должен получить документы на жительство, или как выразился чернец, гражданство? Бред какой-то, к чему такие сложности. На Старой Земле ежели ты барон, то по умолчанию стоишь выше простолюдина, здесь же сплошные заморочки. Брат Изакис пояснил, что Новый Свет — это мир многотомных правил и сводов, толкуемых специально обученными законниками, где у каждой гильдии свои преимущества, а аристократ аристократу рознь. И где, спрашивается, обещанное равенство?

Ничего другого не остается, как ми… мими… мимигрировать.

Свернув за угол, я оторопел. Ожидал увидеть очередную улицу, но это было нечто иное, слишком просторное для глаз. Кажется, на карте это место называлось Центральным проспектом. Оно и на бумаге выглядело внушительно, а уж вживую: две полноводные реки, две дороги, наполненные вечно снующим транспортом. Были здесь и ранее виденные пассажирские экипажи со шторками на окнах, и грузовые, набитые тюками и бочками. Вытянутые и кургузые, красные и желтые, с колесами большими и малыми. А еще они бесконечно трендели и гудели, добавляя новых звуков и в без того наполненную шумом улицу.

— Сенсация-сенсация! — прокричал звонкий голос поблизости. — Совершен налет на золотой поезд. Конфедерация готова объявить войну. Читайте только на страницах «Трибуны»! Сезон спектаклей мадам Трюжон под угрозой срыва.

Мелкий пацан, совсем еще мальчишка, стоял у стены, размахивая кипой бумаг над головой. Заметив мое внимание, он прокричал:

— Господин, купите газету! Свежий номер «Трибуны», совсем горячий, только-только с печатных станков.

Свежую рыбу видеть доводилось, а вот свежей бумаги… Я сделал шаг навстречу и поинтересовался:

— Почем?

— Два кредита, господин. Дешевле не бывает.