Печать мастера. Том 1

Коста не собирался убегать, не получив всё, что возможно. Но пути отхода просчитывают заранее, если что-то пойдет не так, а не когда пришло время.

И пока путей отхода он не видел. Как будто с Октагона не было выхода, как будто он получил билет на обоз в один конец, и это очень ему не нравилось.

Не нравилось той части внутри него, которая иногда будила его по ночам – протяжным рыком в груди, когда ему снова казалось, что пахнет снегом, Лирнейскими, и он – на верхних плато… Как будто его заперли в клетке, куда он добровольно зашел сам.

Не может быть, чтобы отсюда не было выхода.

Коста встряхнулся рывком, как собака, подпрыгнул вверх, разминая мышцы, и снова заходил от стены к стене – быстро печатая шаг. Все, что угодно, чтобы не думать, все, что угодно, чтобы упорядочить мысли в голове, в которых он начал тонуть.

Один, два, три, четыре, пять…

На третьей тысяче он опять устал так, что еле передвигал ноги, но это была приятная усталость – знакомая. На четвертой тысяче шагов Коста бросил считать и начал петь – всё, что знал. Читать стихи вслух, повторяя с разными интонациями то, что говорил – Лису понравилось бы.

После того, как голос окончательно сел – он охрип так, что мог только сипеть, репертуар закончился – он начал заговариваться и повторяться. А темнота вокруг начала сгущаться и давить, почти физически, заставляя жадно хватать ртом воздух… воздух…

Воздух!

Коста остановился и замер, открыв рот – и высунул язык, пытаясь попробовать воздух – вкус изменился. И – запах. Воздух, до этого пахнущий солью и ветром, стал пресным и… Коста подошел к стене и начал перемещаться, держась, пока не дошел до места, где сверху иногда дул слабый ветерок – окошко, поднял лицо вверх и замер, блаженствуя.

Редкие мелкие капли бесшумно падали вниз из вентиляционного отверстия – дождь. На острове пошел дождь.

Он стоял в полной темноте и ловил капли дождя. Жадно открыв рот. Подставлял лицо, поднимал вверх руки, весь превратившись в ощущения. Вокруг не было ничего, во всем мире не осталось ничего, только он – и редкие капли, бесшумно срывающиеся вниз.

Если бы его спросили… Если бы сейчас дали в руки кисть… Он бы сказал, что это самое прекрасное, что есть в мире. Он бы нарисовал грозу, скалы и бушующее внизу море… парящих сверху птиц, которые ловят молнии… много воды, много дождя, много силы и много света.

* * *

«Щит» строить не получалось. Коста попробовал, чтобы хоть чем-то занять мысли, но потерялся между реальностями. И после третьего погружения в себя понял, что почти не может различить, где мысленная проекция катакомб в его голове, а где реальный мир карцера. Ему пришлось не раз и не два пнуть стену, до боли, чтобы почувствовать себя живым.

Боль – это хорошо. Боль заставляет чувствовать себя живым. Боль – якорь. Если бы не было боли, не было бы разницы.

Страх можно чувствовать везде – нет разницы, умирать от ужаса здесь, или в своих мыслях. Но – боль… Боль – это якорь. Если ты чувствуешь боль – ты способен чувствовать себя живым.

Если бы рядом был менталист, Коста узнал бы, что только что, опытным путем открыл второй закон из правил безопасности ментальных щитов, и что его открытие неполно – фантомная боль бывает ничуть не слабее физической, которую часто используют, как оружие.

Если бы рядом был менталист, он бы рассказал, что четыреста зим назад – до великой смуты, когда на всех магов с ментальным даром надели ошейники и клеймили печатями, четыреста зим назад его не выпустили бы из-под присмотра как минимум зиму, пока он не научиться строить и управлять щитом.

Если бы рядом был менталист, то он рассказал бы, что щиты так редко ставят «не-носителям» дара, потому что защита может поглотить и потеряться в собственных ловушках – просто. И тогда твой разум окажется в клетке, из которой никто не сможет вытащить. И что ментальная кома превращает тело в овощ.