– Выходите…
– Почему это? Я отказываюсь, – заныл Пятый, осторожно теребя Косту за плечо – тот встряхнулся, закрывая глаза ладонью от яркого света. – Нас закрыли на два дня! Тут можно хорошо спать, никто не тревожит, и не нужно учиться…
– Выходите, я сказал, Наставники сократили вам срок наказания…
После башни, им пришлось посидеть мгновений десять, чтобы привыкнуть – идти они не могли. Просто сели на траву, прислонившись к теплым влажным камням, ошеломленные лавиной обрушившихся на них ощущений – соленый ветер, горячие лучи светила, влажная мягкая трава, запахи, от которых кружилась голова.
– И почему эти идиоты не любят бывать в карцере, – бубнил рядом Пятый, блаженно прикрыв глаза, почти мурлыча от удовольствия. – О-о-о… Великий… как же хорошо… как же… хо-ро-шо… понять, что мир прекрасен и стоит того, чтобы жить можно только после этого каменного мешка… и каждый раз, как в первый… только не выспался, – зевнул он протяжно.
Пятый бубнил всю дорогу, Коста сонно тер глаза – утренний горн ещё не трубил, и остров спал… домики спали, корпуса… только в хозяйственной части рядом со столовой, из печной трубы поднималась тоненькая струйка сизого дыма.
– Есть хочется, – широко зевнул Пятый. – В следующий раз вместо карцера пусть отправят отрабатывать в кухню… только идиоты считают место, где столько еды наказанием…
Коста молчал и щурился – глаза до сих пор слезились от яркого света. На тропинке, которая вилась по холму, на развилке, Коста поймал Пятого за рукав, когда тот вприпрыжку развернулся на дорожку к столовой.
– Мы договорились?
Пятый торопливо закивал в ответ, дернул рукав, но Коста держал крепко.
– Не слышу.
– Да, договорились! Ещё ночью, видит Великий, я не думал, что ты будешь так расстроен, – Пятерка округлил глаза, улыбнулся – самой невинной из своего арсенала улыбок и захлопал ресницами.
– Никогда. Больше. Не. Трогать. Мои вещи и м-м-м-о-о-и-и-и…ки-и…
– Кисти! – Пятый выдернул рукав и расправил помятую рубашку. – Не трогать твои вещи, твои кисти, твои пергамент, твои сухари, твои тумбочки, твои тапочки, ничего не трогать! Я понял, понял… только не заикайся!
– С-с-спр-р-ро-с-с-и, и…
– Спроси и ты покажешь!
– …и я покажу сам. И отвечу.
– Да понял я, понял! Во имя Великого хватит уже! – тараторил Пятый, оглядываясь на корпус, где из трубы столовой вверх полз серый дымок.
– Ни-и-икогда больше. Иначе наша связка закончиться в тот же момент…
– Да понял я, понял! Понял! – широко улыбнулся Пятый и вприпрыжку поскакал в столовую.
Через мгновение Пятерка перешел на шаг, а потом совсем остановился, оглядываясь – улыбка с лица стекла, как будто ее и не было.
Он проследил, как Шестнадцатый свернул на тропинку к своему домику, и, когда тот скрылся за поворотом, осторожно потрусил следом, держась кустов и деревьев.
Семнадцатый уже встал и собирался в помывочную – перекинул через плечо полотенце и взял бутыль с мыльным корнем.
Коста зашел, и молча встал у двери, перегородив выход.
– Отойди, – недовольно и сонно рыкнул Семнадцатый, когда безрезультатно пытался молча сдвинуть его с места. – Свали с дороги, я сказал…
Коста не шелохнулся.
– Свали!
– Прости, – выговорил Коста тихо, хрипло, но очень твердо.
– Что? – Семнадцатый от неожиданности сделал шаг назад.
– И-и-извини, я решил, что ты конченая тварь не достойная доверия.
Сосед скрестил руки на груди, беззвучно открывая и закрывая рот.
– Не понимаю о чем ты, но тебе лучше свалить с дороги…
– Я решил, что ты вор… и предатель. Что это ты рылся в моем шкафу, и что тогда выпросил у меня рисунок, чтобы купить услугу у Третьего ученика… и использовал меня, чтобы втереться в доверие… За это я извиняюсь.
Семнадцатый ошеломленно молчал и бросил быстрый взгляд в сторону тумбочки Косты.
– Мне рассказал Пятерка… как все было.
– Ааа… слизень, – выражение лица Семнадцатого стало презрительным.
– Коста, – Коста согнул впереди руку для приветствия. – Так меня зовут.
– Здесь все обращаются по номерам, имена запрещены.
– Знаю. Коста, – рука повисла в воздухе, когда Семнадцатый, обогнув его и толкнув плечом в сторону, молча вышел за дверь.
Пятый выпрыгнул из кустов внезапно, цепко схватил Семнадцатого за рукав и утащил с дорожки.
– Чего тебе надо… сморчок…
– Заткнись и слушай, – лицо Пятого стало совершенно серьезным. – Пока не вышел Шестнадцатый. В его вещах рылся я.
Семнадцатый выдернул руку и прищурился.