Печать Раннагарра

— Тогда, может, он и не стоит твоих обид и разочарований? — улыбнулась Ли. — Однажды тебе встретится тот, кто не будет замечать твоих маленьких недостатков, а видеть только твои лучшие качества, и тебе обязательно захочется для него быть самой лучшей, единственной, неповторимой.

— Как мама для папы? — глаза девочки моментально увлажнились, и Оливия порывисто обняла ее, не в силах справиться с накатившей нежностью.

— Как мама для папы, — согласно шепнула охотница.

— А вы за что полюбили маршала Оттона?

От неожиданного вопроса Эстэ у Оливии разом пересохло в горле.

— Эм-м, — растеряно потянула она, мучительно соображая, что следует сказать девочке. — Я как-то никогда не задумывалась над этим, — расплывчато начала охотница.

— Что-то случилось? — низкий грудной голоса Ястреба окончательно лишил Оливию душевного равновесия. — Тебя кто-то обидел? — с тревогой вглядываясь в грустное личико Эстэль, спросил он.

— Все хорошо, — громко шмыгнула носом Эстэ. — Я просто пытаюсь понять, за что люди любят друг друга. Вот вы, маршал, за что свою жену полюбили?

Касс перевел взгляд с девочки на побледневшую Оливию и, глядя в ее голубые, как небо, глаза, хрипло пророкотал:

— За отважное и храброе сердце, за чистую и светлую душу, за несгибаемую силу воли, за доброту, за преданность друзьям и верность своим убеждениям. И еще… еще она очень красивая и внешне, и внутри!

Оливия резко отвернулась, нервно запуская свои пальцы в гриву Исилми. И хотя охотница понимала, что все сказанное герцогом было лишь игрой слов, великодушным обманом, единственной целью которого было не разочаровать наивную девочку, щеки лихорадочно пылали жаром, а в груди все сжималось, словно ей только что действительно признались в любви.

— Пойдем в дом, — позвал девушек Касс. — Орки зовут нас на трапезу.

При слове «орки» Эстэ тут же выпрямилась, и с ее хорошенького личика моментально исчезло выражение меланхолии и скрытой грусти.

— Туда? — указала тонким пальчиком направление она.

— Туда, — усмехнулся Касс, проследив как девчонка, засунув зургара себе за шиворот, важно потопала к хижине. — Лив, — окликнул он намертво вцепившуюся в свою кобылу охотницу. — Ты идешь?

Избегая сталкиваться с мужчиной взглядом, она согласно кивнула, а потом быстро последовала за Эстэль, слыша за своей спиной тяжелую поступь мужа.

Он смущал ее.

Абсолютно всем.

Он говорил странно, вел себя странно, смотрел странно и вызывал в душе странные чувства.

Куда делся тот Ястреб, которого хотелось придушить голыми руками? Куда делась необъятная ненависть к нему?

Исчезла.

Истаяла, как предрассветная дымка с восходом солнца.

А что осталось?

Ли не могла себя понять. Вот только ненавидеть его больше не хотелось, поэтому и было так больно. Потому что стоило взглянуть на него — все кричало внутри, что он виноват!

Он!

Виноват!

Виноват…

Тогда почему позволяла ему проявлять заботу, прикасаться, и будь все проклято, но целовать себя тоже позволяла? И не были противными его поцелуи, и не хотелось его оттолкнуть, чтобы стереть с себя его запах и забыть вкус его губ, и огонь в его зеленых глазах затягивал, как водоворот, рождая во всем теле непонятную дрожь…

Всевидящий, как же сложно! И как жить теперь с этим?

Забравшись в хижину, Оливия нашла взглядом пустующее возле Урхурта место и, не раздумывая, плюхнулась на шкуры с ним рядом, лишь бы не сидеть слишком близко с растревожившим душу Ястребом. Только вышло еще хуже. Вошедший за ней следом герцог расположился прямо напротив, и теперь, стоило поднять голову, их взгляды то и дело встречались, заставляя воздух беззвучно вибрировать.

— Что происходит? — тревожно заерзал по полу Урхурт, когда в костре ярко вспыхнуло пламя, и тлеющие искры алыми брызгами стали разлетаться в стороны. — Какого Раннагара? — вскакивая с места ошеломленно воскликнул он.

Тонкие огненные ростки, бесшумно ползли по земле, закручивая оранжевые усики, выпуская багряные листья и цветы. Огонь жадно лизал землю, вился дикими лозами, рисовал в воздухе узоры, плел пылающие кружева. Медленно поднимающаяся стена огня посеяла панику среди орков. Не понимая что происходит, они отступали к стене, с благоговейным трепетом взирая на сидящих на земле Касса и Оливию. В творящемся хаосе и суете мужчина и женщина неотрывно смотрели друг другу в глаза. Неподвижно. Молча. Словно не было оплетающего их тела огня, и не было вокруг ни души, только он и она, и горькая невысказанность слов сквозящая в скрещении их пронзительных взглядов.

— Маршал, я здесь не причем, — внезапно прогрохотал Урхурт. — Ваша жена сама села рядом со мной. Прекратите портить жилище степняков. Как-то я не очень расположен спать сегодня под открытым небом, да и жрать жутко хочется.

Касс резко вскинул голову, переводя взгляд на фэа-торна, и огонь мгновенно погас, словно и не было, а по кругу пронесся всеобщий облегченный вздох.

— Герцогиня, не будете ли вы так любезны, пересесть к своему мужу, — все еще прижимаясь к стенке, обратился к Оливии Урхурт. — Мне в последнее время извинения перед вами очень дорого обходятся. Лунные кобылы, знаете ли, на дороге не валяются.